— Взяла, взяла. — Как бы Соне хотелось, чтобы мама обсуждала с ней что-нибудь, помимо диеты! Подруг, парней. Кирилла… Опомнившись спустя четыре года практически полного отсутствия в жизни дочери, мама решила, что обязана превратить Соню в красавицу.

«Уж не стесняется ли она меня?» — засомневалась Соня.

— Взять — мало. Надо есть.

— Я ем.

— И сколько мы скинули?

— Полтора кило, — соврала Соня.

— А мы — молодцы, да?

Стало стыдно. Алиса влезла в камеру и помахала маме рукой.

— Лариса Викторовна, здрасте!

— Привет, Алиса! Хорошо выглядишь! Вот, дочь. — Мама раскинулась в кожаном кресле своего московского офиса. — Бери пример с подруги. Какая она худенькая и хорошенькая.

«Не то что я», — закончила мысленно Соня.

— Ладно, мам, мне надо бежать.

— Бег — волшебное средство, враг калорий. Что нужно сказать на прощание?

— Мам, я… здесь люди…

— Что нужно сказать?

Соня глубоко вздохнула:

— Я смогу себя исправить.

— Умница. И не ешь после семи!

— Ладно, ладно. — Соня прервала связь и высунула язык, гримасничая. — Задрала!

— София, не нервничай, это вредно для фигуры. Лучше смотри сюда. — Алиса вытряхнула из рюкзака упаковку чипсов и россыпь шоколадных батончиков.

— О господи! — воскликнула Соня. — Как они прекрасны!

— Лопай и помни доброту тети Алисы.

— Блин, спасибо! — Соня растерзала упаковку, загребла ладонью золотистые чипсы. — Вкуснотища!

— Приятного аппетита, обжора. Там, к слову, пятьсот десять калорий в ста граммах.

— Пофиг, — прохрустела Соня с набитым ртом.

Алиса повернулась к Оле, подмигнула:

— Мне выгодно иметь жирную подружку.

— На самом деле она меня любит, — сказала Соня.

Алиса просканировала новенькую долгим взором. Оля не любила, когда ее изучали вот так — в открытую. Но взбалмошная Алиса Талалаева, пожалуй, понравилась ей. Была в девчонке свобода, которую мечтала Оля обрести.

Умение идти наперекор и держать спину прямо.

В прежней школе Оля слыла девочкой скорее замкнутой, отчужденной. Тяжело идущей на контакт. Ни стать душой коллектива, ни особо дерзить взрослым она не умела. А в лидеры выбивались либо душки, либо наглецы.

— От тебя тоже родаки избавились, Краснова?

— Типа того.

— Ты, это. Не стесняйся. Налетай на картоху.

— Обед же будет…

— И чего? — брызнула крошками Соня.

Оля взяла горсть чипсов.

— Нам надо вместе, — сказала Алиса. — Стаей. Иначе не проживешь, загнешься. Вообще предлагаю создать девичью банду. Грабить и убивать дураков.

— Я в теме, — сказала Соня.

— Ты у нас за двоих считаешься, так что уже трио. Краснова, ты с нами?

— Ну… наверное. — Оля осторожно улыбнулась.

— О, вижу красивую улыбку, чую соперницу. Квартет «Жесткие цыпочки» к бою готов!

Девочки засмеялись.

К двум часам поперли вороны. Оседлали ветви деревьев, заполонили небо черными тучами. Из столовой учащиеся слушали похоронное карканье, шелест крыльев, перепалку птиц.

Поварихи шлепали в подставленные тарелки пюре. Они, поварихи, минуту назад говорили на пищеблоке о ночных шорохах: кто это, мол, ходит по коридорам и скребется в двери? Кошки? Ежи?

Ученики садились за продолговатые столы. Сдобная Элеонора Павловна дирижировала подопечными:

— Симонова, с хлебом ешь. Артур, салфетку бери!

Малыши неохотно ковыряли вилками порции. Оля нашла в толпе пригорюнившегося брата, помахала издалека. Он чуть шевельнул пальцами: робкий, забитый. Оля часто намекала маме, что братец с приветом. Да, она сама не отличалась социальной мобильностью, но в восемь лет бояться темноты и Буки? Не отходить ни на шаг от мамы, плакать, попав под дождь?

Чудик…

* * *

— Видишь, вон там? Я про него говорила… — Тот глист?

Две десятиклассницы шептались, косясь на парня, одиноко сидящего у колонны. Он был худым, с непослушными, падающими на брови волосами.

— Мы его в четверг облили томатным соком.

Девочки захихикали.

Женя догадался, что смеются над ним, — так школьные парии тонко чувствуют всякий ироничный взгляд, всякую ухмылку. Он не придал смеху особого значения: учился игнорировать агрессию. Простое упражнение: представляешь вокруг себя бетонную стену — ментальную ограду от хамья и зубоскалов.

Женя рисовал. Шариковая ручка скользила по бумаге: бедра покруче, меч помассивнее. Звездочка — это обоюдоострое лезвие блестит. Черточки — это вибрирует энергия, источаемая героиней. На тетрадном развороте длинноногая красотка в трико рубила мечом киборга. Художник не поскупился: из декольте выпирали полушария пышной аппетитной груди. В бровь героини Женя вставил колечко, красной пастой изобразил короткие, торчком, волосы.

— Добби, вот ты извращенец!

Женя попытался захлопнуть тетрадь, но прототип воительницы опередил.

— Отдай! Отдай же!

Алиса оттолкнула его руку и плюхнулась на лавку, напротив. С ней были Соня и девочка, которую он раньше не видел в интернате. Густые каштановые локоны, настороженные манеры новичка…

«Милая такая», — подумал Женя.

— Под мечом ты подразумевал свое хозяйство?

— Чего? — Женя залился краской стыда.

— Того, отличник! Фрейдизм! Между прочим, — Алиса швырнула тетрадку через стол, — сиськи у меня больше. — Она стиснула ладонями объемистую грудь — Оля только мечтала о такой. Третий размер как минимум. — Правда же?

— Ага, — не отрываясь от картошки, подтвердила Соня.

— Во-первых, это еще не доделано, — сказал Женя. — Во-вторых, это вообще не ты.

— Ну да, однояйцевый близнец. К твоему сведению, девушки любят, чтобы их защищали от киборгов. А не вручали им меч для самообороны.

Женя потупился.

— Я — Оля, — представилась шатенка скромно.

— Я…

— Добби, — подсказала Алиса. — Он тут живет постоянно, даже по выходным. Сторожит пыль! Или учится у мастеров живописи, как задницы рисовать.

Оля вспомнила неопрятные полотна из холла. Их так и не увезли, а, очистив от паутины, повесили обратно на стены.

— Вообще-то, я — Женя. Меня не могут забрать.

«Как знакомо», — подумала Оля. Сколько в этой фразе щемящей тоски, будто речь о щенках или разонравившихся куклах: «Меня не могут забрать».