– Ну какая-нибудь профессия… То есть вам разве не хотелось бы, чтобы вашим знаниям и уму нашлось какое-то применение?

– Роль, данная женщине Богом, – быть матерью и женой. Любая профессия будет лишь жалкой заменой этому. И, кроме того, какая же профессия будет подходящей для леди? Гувернантка? Меня трясет при одной лишь мысли об этом.

Повернувшись обратно к зеркалу, Мина поправила выбившуюся из прически прядь.

Сара налила ей чаю, раздумывая о том, как незначительна в представлении Гриндлей роль женщины, как узка. Почему женщина не может стремиться к большему? Почему ей, Саре, это запрещено? Почему Рейвену доставалось все, чего ему хотелось добиться? Девушка была уверена, что они примерно равны по происхождению и уж точно – по уровню интеллекта; и все же у него были все возможности, в которых ей было отказано, а он к тому же не всегда ценил свое привилегированное положение.

Сара наклонилась, чтобы поднять с ковра забытую булавку, случайно задев рукой край нового платья. Интересно, будет ли она сама когда-нибудь носить такую роскошную ткань? Уж конечно, Сара не собиралась оставаться в услужении до конца жизни. Если какой-нибудь человек с достатком предложил бы ей оставить все это, схватилась бы она за эту возможность? Или это всего лишь означало бы поменять одни подневольные обязанности на другие, пусть и связанные с бо́льшим комфортом и меньшими неудобствами?

Возможно ли это вообще – повстречать человека, который примет ее стремление учиться и быть полезной людям? Существует ли вообще подобный мужчина? Если и существует, она еще его не повстречала – тут можно быть уверенной.

Ей вспомнились наставления Линдсей. Может, действительно стоит быть благодарной за то, что у нее уже есть, принять свое положение, данное Богом, и избегать проблем, которые неизбежно у нее появятся, попробуй она что-то изменить?

Она отдала собранные булавки Твиди, которая, бережно завернув новое платье в коричневую бумагу, распрощалась и вышла из комнаты.

Сара решила снова заговорить о Битти, потому что эта тема всегда приводила Мину в хорошее настроение.

– Как удачно, что вы нашли друг друга, верно?

– Да, верно. Я просто содрогаюсь при мысли о том, как капризна бывает судьба.

– Вы оба заслуживаете счастья. Сердце радуется, как подумаешь, что доктор Битти смог оставить позади ту ужасную трагедию…

Гриндлей удивленно посмотрела на горничную.

– Какую трагедию?

Сара на мгновение замерла: стало ясно, что Битти не посвятил Мину в подробности его прошлой помолвки. Она прокляла себя за глупость: ведь доктор Джон мог и не захотеть ей об этом рассказывать. Гораздо интереснее было, с чего он решил посвятить в это Рейвена, но сейчас это не имело значения.

– Ведь он так рано потерял родителей, – вывернулась Сара.

– Да. Его жизнь была нелегкой. Но я уверена, очень скоро она станет гораздо лучше.

Сара вышла из комнаты и спустилась по лестнице, размышляя о том, как Гриндлей выглядела в новом платье. Она излучала радость от того, что ею восхищаются, уважают, выделяют среди других.

Будь любовь лекарством, которое разливают по флаконам и продают в аптеках, – сколько бы это исцелило хворей из тех, что заводятся в гостиных!

Горничная постаралась разубедить себя в своих сомнениях насчет Битти. В конце концов, они во многих отношениях были прекрасной парой. И как знать, он действительно мог по-своему любить Мину – насколько вообще мог полюбить кого-нибудь после потери невесты…

В отличие от Уилла, Сара была готова принять, что на инстинкты не всегда можно положиться. Впрочем, они редко бывали и абсолютно ошибочны.

Девушке, лежавшей на столе перед Рейвеном, можно было дать от силы четырнадцать. Вид у нее был крайне испуганный.

– Линси Клегг. Уже несколько месяцев живет на улице, – сказала ему незадолго до этого Стивенсон. – Отец вышвырнул ее из дома после того, как понял, что она беременна, и меня не удивит, если он сам в ответе за ее положение.

Стивенсон не сообщила, на каком основании она сделала этот вывод. Но она редко высказывала подобные предположения без достаточных оснований, и Уилл успел заметить, что медсестра всегда старалась узнать как можно больше о женщинах, которые пребывали под ее крышей.

Линси была маленького роста, всего около четырех с половиной футов[47], и хрупкого телосложения, которое говорило о том, что она недоедала годами. Скрыть свое положение для нее было, конечно, совершенно невозможно.

– Ягодичное предлежание, – тихо сказал ему Цайглер. – Предвижу трудности с головкой.

Он говорил так, чтобы девушка его не слышала, но Рейвену показалось, что та все равно вряд ли бы что поняла. Она была на грани истерики от боли и нарастающей паники.

– Телосложение неподходящее. Очень узкий таз. Сама совсем еще ребенок.

– Эфир? – предложил Рейвен, не успев даже подумать.

Цайглер только кивнул.

Как и всегда, контраст был просто поразительным. Измученная болью девушка заснула буквально за несколько минут и продолжала оставаться в бесчувственном состоянии, пока хирург в силу необходимости выполнял довольно болезненные для нее маневры. Но, несмотря на все это, у Уилла никак не шла из головы Грейсби. Он так и не понял, что же пошло не так, что вызвало нетипичную реакцию и почему эта реакция привела к фатальному исходу, хотя, казалось, женщина уже начала приходить в себя. Но опять же неосведомленность и была причиной, по которой ему не следовало применять эфир без наблюдения.

Цайглер извлек ребенка на свет – это была девочка – и передал сестре, а тем временем занялся плацентой. Рейвен лишь надеялся, что хотя бы это дитя успеет по-настоящему повзрослеть, прежде чем самой стать матерью. Роженица начала приходить в себя после забытья, ставшего последним сном перед пробуждением в новом мире.

Спеленав младенца, сестра протянула его матери, но, казалось, это только напугало ее.

В этот момент их прервали: Стивенсон спешила к ним по коридору и звала на бегу:

– Доктор Цайглер! Вы срочно нужны в приемной. И вы тоже, мистер Рейвен.

В прихожей Милтон-Хауса, у самых дверей, лежала, корчась на койке, молодая женщина. Рядом стоял здоровенный детина и нервно мял в руках шляпу.

– Это он ее принес, – сообщила им миссис Стивенсон.

– Хотели доктора вызвать, – сказал детина. – Но я предложил отнести ее сюда, потому что это быстрее. Мы были прямо на другой стороне улицы.

– Кто она такая? – спросил Цайглер.

– Ее зовут Китти. Это все, что я знаю.

От мужчины исходил запах кирпичной пыли, и у него были загрубевшие от работы руки.