разговор пойдет на немецком. Янина отказалась, потому что крестьяне не поняли бы ее, да еще бы решили, что она сотрудничает с немцами. Генерал сдался и позволил Янине разговаривать с ними на польском – но только о питании и условиях работы. Эти люди подтвердили, что получают достаточно пищи, но некоторые из них были очевидно слишком старыми или больными для тяжелого физического труда. У многих были в кровь стерты ноги, потому что их обувь сносилась до дыр. И все отчаянно стремились связаться со своими семьями. Янина записала адреса мужчин, с которыми говорила, чтобы сообщить их родным, что они в Майданеке[266].

Янина снова обратилась к немецкому командованию, на этот раз к майору, распоряжавшемуся в Поле 5. Она предложила, чтобы ГОС обеспечил заключенных одеждой и обувью, открытками, чтобы они могли написать родным, и врачами, которые оценят их пригодность к работе. По последнему пункту она недавно добилась соглашения в лагере на Крохмальной, но для майора это оказалось слишком, и он отказал во всех трех просьбах. После того как Янина отправила письма родственникам заключенных, они осаждали офис ГОС, умоляя добиться освобождения их близких. Местные власти тоже обращались к ней, жалуясь на то, что вермахт практически не оставил людей для сельскохозяйственных работ, и осенью стране грозит голод.

Нисколько не смущенная отказом майора, Янина сумела добиться еще одной встречи с генералом. Она получила его согласие на поставку обуви и открыток заключенным в Поле 5, а также разрешения для них получать посылки из дома. ГОС должен был отвечать за доставку и раздачу посылок, а также за то, чтобы забирать и отправлять открытки. Генерал даже распорядился о назначении военного врача для оценки состояния заключенных в лагере при условии, что медикаменты и перевязочные материалы предоставил ГОС.

Согласие генерала лишь подтолкнуло Янину просить больше. Она выдвинула следующее предложение: вместо того, чтобы держать один и тот же контингент рабочих в лагере, вермахт мог бы позволить местным властям устроить ротацию. Пусть рабочие несколько дней строят укрепления, а потом возвращаются к себе на поля, пока другой контингент сменяет их. От этого генерал отказался наотрез, вероятно решив, что вопрос закрыт. Конечно, Янина не собиралась оставлять это так.

С позволением генерала на раздачу обуви, открыток и передач она снова получила доступ в Майданек, правда, только в Поле 5 и по другой дороге, не проходящей мимо остальных отделений. Когда врач вермахта впервые прибыл в Поле 5, Янина уже была там с несколькими ассистентами: раздавала открытки и записывала адреса заключенных и их жалобы на здоровье. Она направила больных и травмированных к немецкому врачу, и тот мгновенно очутился в толпе людей, обращавшихся к нему на языке, которого он не понимал. Тогда Янина представилась ему и предложила назначить переводчика. Он с благодарностью принял ее предложение, и Янина решила, что врач – неплохой человек. С этого момента он перемещался по Майданеку только в сопровождении сотрудника ГОС.

К июню в Поле 5 было как минимум полторы тысячи заключенных, в том числе женщин и детей. Конечно, там быстро распространялись инфекционные заболевания, и было решено открыть для узников лазарет. Вермахт не мог предоставить ни дополнительных врачей, ни медсестер. Врач, сбивающийся с ног, согласился на предложение Янины: ГОС обеспечит медсестер, а также еще одного врача ему в помощники. У ГОС не возникло проблем с тем, чтобы найти медсестер, готовых посменно работать в Майданеке.

Эти нововведения давали новые возможности спасать заключенных. Врач ГОС делал обход до приезда немецкого врача и одновременно давал пациентам инструкции, какие симптомы описывать. Врач вермахта относился к польскому врачу как к коллеге и соглашался с поставленными им диагнозами. Когда Янина сказала, что нет смысла вермахту кормить заключенных, негодных к работе, врач согласился и подписал документы, подтверждающие нетрудоспособность части заключенных. С этими бумагами Янина сумела убедить лагерные власти отпустить их под опеку ГОС.

За две недели Янина договорилась об освобождении четырехсот человек, включая всех несовершеннолетних. Затем майор посетил лагерь и обнаружил, что там не хватает более четверти заключенных.

– Это саботаж! – обвиняющим тоном сказал он Янине.

– Мы ничего не могли поделать, – ответила она. – Ваш собственный врач подтвердил, что для работ эти люди не годились.

Затем она повторила предложение местных властей предоставлять рабочих для строительства фортификаций посменно, на несколько дней в неделю, вместо заключенных трудового лагеря. В конце концов майор согласился на это, но позволил отпустить только тех, кого врач вермахта признал нетрудоспособными.

В тот вечер Янина была в Поле 5, раздавала посылки и открытки заключенным, возвращавшимся с работ, когда услышала, как немецкий офицер через переводчика объявил:

– Все заключенные, желающие остаться в лагере и продолжать работы, должны подойти и зарегистрироваться. Остальных мы депортируем.

Янина знала, что это блеф – командование рассчитывало, что так заключенные перестанут притворяться больными, потому что побоятся депортации. Она стояла возле строя заключенных и начала протискиваться сквозь них, шепча сквозь зубы не попадаться в ловушку. Она слышала, как ее сообщение разносится дальше по рядам. Потом она подождала результатов: никто не вышел и не зарегистрировался.

– Ну хорошо, – объявил офицер, – завтра ваши имена перепишут для депортации.

Выдуманный приказ отозвали спустя два дня.

Для заключенных, остававшихся в Поле 5, графиня Суходольская была защитницей и утешительницей. Они узнали ее имя и в день именин собрались, чтобы поздравить ее. Еще заключенные собрали небольшую сумму из своих крошечных зарплат и отдали ей, прося, чтобы она купила на эти деньги продовольствие для нуждающихся за пределами лагеря. Стремление этих людей, находящихся в неволе, на принудительных работах, помочь другим тронуло Янину настолько, что она заплакала. Многие заключенные протягивали ей записки с благодарностями. Одну из них, нацарапанную корявым почерком, Янина хранила много десятилетий:

Пусть каждая улыбка, которую вы вызвали на лице ребенка, и каждая слеза, которую вы стерли со щеки матери или жены, зачтется вам пред лицом Всемогущего. Пусть все ваши желания – женщины, являющей пример настоящей польки, – сбудутся. Спаси и сохрани вас Господь. Во веки веков, Аминь.

Войцех Соболь

В середине июня Янина получила сообщение от Кулеши, ее товарища по АК из Поля 1. В отделение поместили несколько сот женщин и детей, в бараки за колючей проволокой. Это были крестьяне, схваченные во время операций по усмирению. Часть их мужчин тоже оказалась в лагере, но отдельно от семей; их уже неоднократно допрашивало гестапо. Эсэсовцы в Майданеке отказывались их кормить, потому что они не считались заключенными лагеря, и