Вася поравнялся со своей нишей – привет, пан Папины часы! – и посмотрел на завешенный одеждой, заставленный лестницами соседний ряд. До него дошло: он не разобрал, кто просил попить – мужчина или женщина. Болезнь лишила сиплый голос пола.

– Я принес воду, – полушепотом сказал Вася.

Ему не ответили. Жаждущий уснул. Или умер.

Пан Лемеш?

Вася зашагал вдоль задрапированных ниш, обогнул стул с шахматной доской, вязальными спицами и клубком ниток. Воск согревал пальцы. Вдруг Вася почувствовал себя очень одиноким, что было странно, учитывая количество людей и монстров в этой темноте. Монстры… А если один из них сейчас свесился с верхнего яруса, и это не воск капает, а его горячая слюна? А если когтистая лапа высунется сквозь ширму и вопьется в горло? Или в щиколотку… чудищам нравится мрак под койками. Они рождаются в хламе, в горе, в тифозных бараках, в плащах с нашитыми звездами. Они голодны.

Вася встал у нар. Каркас был украшен фотографиями и рождественскими открытками. Васино сердце учащенно стучало, взор скользил по нарисованным ангелам и Микулашам. Говорили, к Рождеству гетто ликвидируют, а Вась и Анечек переправят на корабле в страну под названием Мадагаскар, и у них будут большие квартиры и собственные комнаты.

– Пан Лемеш?

Вася поставил чашку на край второго яруса. Воспользовался лестницей. Ступенька, вторая, напряженный взгляд в проход. Глаза привыкли к темноте, или в казарме стало светлее. Вася видел пустых людей: чертовы пальто, лезущие по нарам. И завтра никто не проснется, не сыграет в шахматы, не наклеит усы, не расскажет про еврейские деньги, кафе и школу. И «геттоушам» не придется возиться с телами. Чудища съедят трупы.

Вася отвернулся от прохода. Нишу пана Лемеша закрывало полотенце. Болтались гроздью на спутанных веревках: щетка для обуви, разделочная доска, сковорода. Нары достроили чем-то вроде деревянной голубятни. В дощатой коробке с присвистом дышали. Вася отдернул полотенце.

– Пан…

Мужчина, лежащий в нише, был мертв. Прикусив – чтобы не заорать! – большой палец свободной руки, Вася смотрел на пана Лемеша. Серая кожа, запавшие глаза под веками, открытый, в клочьях высохшей пены рот. Вши скакали в седых волосах покойника. И что-то скреблось у изножья…

«Крысы. Его едят крысы. Не смотри».

Но Вася посмотрел.

Это были не крысы. В гробу без боковины, за складками полотенца были не крысы. Там, сгорбившись, упираясь спиной и затылком в «потолок» ниши, сидел Ночной Призрак. Дитя скорби, манекен в лавке, торгующей несчастьем, черный, как печь крематория. Призрак вывернул шею и открыл алую пасть. Полотенце задернулось. Вася кинулся к маме. Пальто и плащи продолжили нести вахту в крепостной казарме.

И через восемнадцать лет Вася Слюсарев, русский, из Норильска, вспомнил ту ночь. В тысячах километров от Терезиенштадта он вспомнил черную тварь, питающуюся смертью. Потому что поселок гидромеханизаторов неуловимо, навязчиво напоминал ему гетто своего детства. Это было дурное место. Это были кулисы, клумбы с розовыми цветами, призванные замаскировать клокочущий ужас. И здесь, в новом концлагере, правил свой комендант Рам – Ночной Призрак по имени Золотарев.

В одиннадцать лет Вася не смог защитить от зловещего гостя тело пана Лемеша. Не смог победить немцев и увести на волю Анечку, маму и остальных. Но сегодня у него появился шанс спасти заключенных таежной крепости. Посмотреть в глаза Ночному Призраку и уничтожить Терезиенштадт. А потом он возьмет отпуск и полетит в советскую Прагу, по улицам которой ходили друг всех чехов, Владимир Ильич Ленин и наследник Желивского, Клемент Готвальд!

Сжимая винтовку, Вася смотрел на поселок с холма.

Глава 36

– Т-ты чего? – Глеб потормошил окаменевшего товарища.

– Ничего… вспомнилось, простите. – Вася сплюнул в траву. Они лежали на брюхах, на взгорке, откуда отлично простреливался поселок. Тринадцать человек: двенадцать героев и Глеб. Лобастая луна плавала в витках жемчужной мглы, норовя выдать врагу партизанский отряд. И не придавала уверенности гладкая рукоять топора, которую Глеб стискивал.

– Где она может быть? – спросил Вася.

В полумраке горбы изб и строительных вагончиков напоминали кольца рептилии, принимающей лунные ванны на берегу. Согласно античным мифам, в Лерне разбойничала многоголовая змеюка, но Геракл был сильнее. Знали ли греки Гидру или люди назвали богиню в честь Лернейской коллеги? Какая, к черту, разница! Главное – найти Галю…

– Там ее п-поселили, – указал Глеб на темные крыши. Свет в домах был потушен, поселок притворялся вымершим. – Рядом к-контора г-гидромеханизации. А где живет Золотарев?

– Там. – Заяц прицелился из маузера в избу на другом конце поселка. – В бывшем доме Енина.

– А склад со взрывчаткой?

– Он за деревьями, вон там. Склады, завод, где держат наших, бараки, ну и котлован.

В низине грозно шумела река с древнегреческим имечком. Партизанам предстояло штурмовать Аид.

– Мужики, – сказал Вася. – Кто воевал?

– Я…

– До Берлина дийшов.

– От звонка до звонка, – отозвались люди-тени.

– Нужны две пары, – распорядился Вася. – Ветеран берет малолетку. Муса, на тебе – начало поселка. Бондарь – на тебе та сторона. Идите, как по селу с фрицами. Кто найдет Галю…

– Сигнал такой… – Муса заухал, подражая сове.

– Отлично. Встречаетесь в середке. Если Гали в поселке нет, идите вниз по течению.

– А в-вы?

– Сперва за взрывчаткой. Вдругоряд – вызволим заключенных. Вопросы? Ну что ты, Филька, руку тянешь, как в школе?

– Хочу спросить, не помешает ли Церцвадзе геморрой?

– Да я тебя! – замахнулся бурильщик на наглого Фильку.

Сезонники хихикнули.

– Досыть балакаты, Филиппэ, пишлы на розвидку.

– Я с Мусой! – вызвался Глеб. – Я уже был в конторе.

– Добро. Ни пуха.

Глеб полез за котловым по булыгам. Страх, как мощный динамик, превращал тихий перестук камушков под подошвами в оглушительный грохот, который вот-вот привлечет внимание юеров. У штакетин позади темной избы Глеб спросил шепотом:

– К-как вы на войне б-б-боролись с-со…

– Со страхом? – Муса понимающе улыбнулся. – От него, дружище, никуда не деться. Ты думай о том, что они тоже боятся.

– Юеры?

– И юеры, и тварь в земле. И Ктулху, и Азатот, и Господь Бог, если он есть. Все сущее боится. Я когда стрелял, представлял, что не в немца стреляю, а в свой страх.

Муса потрепал Глеба по плечу.

– Ну, идем.

Они юркнули в проулок, прислушиваясь. Фонари не горели, но что-то мерцало в окне конторы. Свеча?

– Постой, – шепнул Глеб. – Глянем тот дом, он ближе.

Глеб проскользнул к избе, из которой несколько дней назад забирал Галин чемодан.

– Баню проверьте, Муса.

– Есть, командир!

Они рассредоточились. Глеб достал одолженный в лагере фонарик, включил его, прикрывая ладонью, и сразу выключил – так по