поганым. Я, Степанида, решать стану, кому жить, кому подыхать.

– Что вы со мной сделаете? – Голос Гали предательски задрожал.

– Повезло тебе, дрянь. Они все сдохнут, как жили, без смысла, без причин. Ни могил не будет, ни памяти. А тебя мы запомним. Ты – одна такая, кто снимет печать. Тебя матушка в уста поцелует. Дырку дай.

Галя сжала зубы, почувствовав, как губка царапает нежную плоть меж ног. Ах, если бы она могла – засунула бы эту губку в глотку сектантской корове.

– Открывай!

У Гали скрутило живот. Она уставилась в ужасе в сенцы.

– Открывай, Стешка! – крикнул Золотарев.

– Подождешь, – буркнула Стешка без пиетета. Взяла полотенце и принялась обтирать вымытое тело.

– Где детки? – спросила она, глядя Гале в глаза.

– Кто?

– Эти. – Стешка пошевелила пальцами у рта, изображая щупальца. – Я их больше не слышу.

Галя осклабилась.

– Потому что мы их убили. Всех перестреляли, всех!

Стешка сощурилась, прикидывая, лжет ли пленница.

– И вас перестреляем, – пообещала Галя.

– Ничего, – сказала Стешка. – Новых деток впустим. Главное – матушку освободить.

В дверь заколотили.

– Стешка, псина ссанная, отвори, дай на голую актрисулю посмотреть!

– Не впускайте его! – взмолилась запаниковавшая Галя.

– Не бойся, – смягчилась Стешка. – Снасильничать не позволю.

– Стешка!! – Дверь затряслась на петлях. – Я только передерну!

– На Ярцева передерни, говноед. – Стешка вынула из кармана телогрейки ключ. – Без глупостей.

Она привстала на цыпочки – Галя могла бы вцепиться зубами в рябую щеку, а то и в Стешкино горло, но что дальше?

«Не думай, – сказал внутренний голос, – загрызи ее, все равно умирать, хоть какое-то утешение…»

Галя не поддалась соблазну. Ключ отстегнул браслет, цепочка соскользнула с крюка, пятки воссоединились с полом. Галя вскрикнула. Казалось, по руке от плеча вниз полилась лава.

Стешка отстегнула второй браслет и убрала кандалы в карман. На запястьях краснели ссадины. Галя встряхивала кистями, нормализируя кровообращение, и судорожно соображала, как ей распорядиться мнимой свободой.

– Не шали, – предупредила Стешка.

Галя сделала шаг к сенцам.

– В чем мать родила к Золотареву пойдешь?

– Краем глаза!! – Бригадир таранил дверь.

– На. – Стешка сняла с гвоздя белую рубаху из грубой холстины. Галя надела ее через голову на голое тело – подол рубахи прикрывал колени, даруя обманчивое чувство защиты.

– Такой войдешь в матушкин рай, – подытожила Стешка и ушла в сенцы. Галя огляделась, высматривая что-нибудь, годящееся для самообороны. Мыло? Губка? Кусок пеньковой веревки? Повеситься по-быстрому на крюке и оставить Гидру с носом? Ищи-свищи другую полукровку в Яме!

Скрипнув, открылась дверь. Затопало в сенцах. Вешаться некогда. Галя схватила ведро.

– Так неинтересно, – закапризничал Золотарев. Он тоже принарядился: черные шаровары, заправленные за голенища кавалеристских сапог, черная гимнастерка с воротником-стойкой, ремешок через грудь, на поясе – кобура.

Тяжелый кожаный плащ делал его похожим то ли на чекиста, то ли на Дракулу. Старшеклассницей Галя читала дореволюционное издание викторианского романа, и ее будоражила иллюстрация с графом-вампиром, вонзающим клыки в шею бедной Мины. Вурдалаки они все, вот кто!

– Не подходи!

– А чего она без наручников? Оцарапает, стервоза. У нее ж в жопе юла.

– Никакого железа! – Стешка подобрала веревку. – Руки давай.

– А то что? – вскинулась Галя. – Застрелите меня и не разбудите свою мамашку?

– Поверь, – усмехнулась сектантка, – этот кобель знает много способов, как тебя укротить, не убив.

– Готов их все продемонстрировать! – Золотарев почесал в паху.

Галя поникла и выронила ведро. Стешка ловко связала ее запястья спереди. Золотарев упал на четвереньки и постарался заглянуть под подол сорочки. Галя уклонилась. Стешка пнула Золотарева калошей. В дверном проеме возник Ярцев. В штанах с подтяжками и в накрахмаленной сорочке приспешник Золотарева напоминал гиммлеровского функционера. Пятно крови, проступившее на рукаве, – словно красный круг нарукавной повязки.

– Товарищ будущий генералиссимус!

– Вещай, – разрешил Золотарев снисходительно.

Начальник конторы выпрямился и пролаял в потолок:

– На повестке дня стоят вопросы: о положении на участке! Докладчик – товарищ Ярцев. Об агитационной работе среди строителей! Докладчик – товарищ Ярцев. О ликвидации строителей! Докладчик – товарищ Золотарев! О лэповцах! Докладчик – товарищ Золотарев! О жертвоприношении богине! Докладчик…

– Голова от тебя болит, – отмахнулся Золотарев. Галя пробовала узлы на прочность, Стешка хлопнула ее по руке. – Со строителями и лэповцами разберется матушка. Жертвоприношение состоится в полночь. – Золотарев посмотрел на часы, затем медово улыбнулся Гале. – Через час, душенька, через час.

Глава 35

У Васи Слюсарева была тайна, и, на самом деле, не одна. Чего у него не было, так это родственников: деда-кавалериста, видевшего в бинокль Сталина, зятя-археолога, копавшего городище манси. Он не выдумал эти истории, но, услышав от знакомцев в скитаниях по Сибири, приписал вымышленной родне. Дед Васи служил в Белой гвардии, участвовал в обороне Крыма под руководством генерал-лейтенанта Слащева и после поражения бежал с семьей через Ригу в Остраву, где до конца дней работал инженером. Впервые в Советском Союзе Вася побывал летом сорок пятого, привезенный красноармейцами, освобождавшими Терезин.

Кто бы догадался, что бугор Вася с его пролетарской, то ли украинской, то ли белорусской фамилией, рыжей бородой, внешностью Алеши Поповича и носом-картошкой – еврей, потомок беляков? От судьбы ребенка врага народа его спасло то, что в эмиграции деда завербовали в агенты НКВД, а отец, прочитав в газетах о Мюнхенской конференции, вступил в коммунистическую партию Чехословакии. Папа умер в начале оккупации от инфаркта. Маму убил тиф за год до победы. С одиннадцати и до пятнадцати лет Вася жил в терезинском гетто, в аду, построенном немцами для ста сорока тысяч людей. За это время тридцать три тысячи его соседей умерли от нечеловеческих условий, а восемьдесят восемь тысяч сгинули в лагерях смерти.

Вася никому об этом не рассказывал, ни о крепости Терезиенштадт, ни о загранице вообще. По легенде он родился и вырос в Норильске – тамошний сиротский приют был его третьим домом.

В гетто Вася видел монстров. И они были ужаснее шогготов, напавших на лесовоз. Главного монстра звали Карл Рам, оберштурмфюрер Рам, комендант крепости. В сорок четвертом, в год маминой смерти, Рам приказал одному из заключенных концлагеря, знаменитому режиссеру Курту Геррону, снять пропагандистский фильм, который показал бы Красному Кресту и иностранной публике, как прекрасно живут евреи при Гиммлере. В крепости срочно возвели декорации: музыкальный павильон, аптеку, магазины. Высадили розовые цветы. Рам гулял вдоль клумбы и раздавал детишкам конфеты. Малыши, получавшие в день восьмисантиметровый кусок черствого хлеба и «гуляш» из порченой конины, смотрели пресыщенно на конфеты и заученно восклицали: «Опять шоколад, дядюшка Рам!»

Свою конфету, презент от коменданта, Вася сберег,