жена застала Дина над моим, то есть, герцогини окровавленным телом.

– Угу, – согласился с ней шеф.

– Теперь понятно, почему муж Гиацинты пытался меня убить, ему было все равно кого, лишь бы подставить Дина и причинить боль жене-изменнице, – понимающе кивнула она.

– Возможно, – кивнул Максимилиан Рочестер. – А возможно, что дело не в измене жены, а в деньгах. Насколько я слышал, он в долгах, как в шелках. А Блэкмору с самого начала было важно именно Дина подставить! Настолько важно, что даже уникальные артефакты оказались для него вторичны!

– И что в них такого уникального? В этих артефактах? – заинтересовалась Изабелла.

– Об этом, к сожалению, – тяжело вздохнул действительный статский советник, – мы можем лишь догадываться. Чтобы избежать дипломатического скандала нам пришлось передать герцогиню Сильверлейк эвритонцам, а она единственная, кто может снять полог с оставленных ею для Блэкмора артефактов.

– А здесь, у нас что она делала и зачем похитила Дина? – уточнила дотошная хозяйка отеля. – И Феликс? Феликс Монтеверон? Почему вы его арестовали? – напомнила она.

– Разве не понятно, – удивился действительный статский советник. – У вас она дожидалась кого-то из своих подельников, кто должен был ей помочь скрыться. А Дина она похитила, потому что он её узнал и, поскольку он принц и бизнесмен, а не тайный агент, то при этом он имел неосторожность себя выдать. Что же касается вашего Монтеверона, то о нем лучше расскажет Дин. Потому как я не особо в курсе.

И Дин рассказал.

– Да уж, – выдохнула Изабелла. – Вот это история! После такой истории мне остается только сказать вам большое человеческое спасибо за то, что поделились ею со мной.

– А у нас разве был выбор? – усмехнулся Максимилиан Рочестер. – Насколько я помню, вы нам его не оставили! – не упустил он случая ввернуть шпильку, которая смутила бы любую другую на месте Изабеллы.

Изабелла же де Лус лишь ослепительно улыбнулась.

Глава 39

Следующее утро принесло Элисон заложенный нос, больное горло и температуру. Вот и верь после этого в пользу контрастных ван для здоровья!

Вчерашние ледяные воздушные ванны, сменявшиеся обжигающей горячей водой, возможно, и помогли ей вчера держаться бодрячком, но определенно не справились с задачей укрепить её иммунитет.

И потому прощай и прогулка по городу и бал-маскарад…

Ну вот где, спрашивается, справедливость?!

Если бы вчера она сломала руку или ногу. Или, например, разбила голову, сегодня была бы уже как новенькая. Но, если ты подхватила простуду, то ни какая магия, ни какие артефакты, ни какие усилия самых лучших целителей тебе особо ничем не помогут. Если ты подхватила простуду, то лежать тебе в постели с тыквой вместо головы, ощущая по очереди то жар, то озноб. Бесконечно сморкаться в бумажные платки, столь же бесконечно чихать, пить горячий травяной чай и каждые несколько часов принимать лекарства.

Пытаясь положить голову на подушке так, чтобы и дышалось легче, и голова не кружилась, Элисон повернула голову к окну, за которым солнечный свет уже прорезал утренние сумерки, и тяжело вздохнула…

День, который должен был принести ей море новых впечатлений и ярких радостных эмоций: дегустацию редких вин, прогулку по залитым мягким зимним солнцем виноградникам, весёлую суету на ярмарке и головокружительные танцы до рассвета, обещал стать серым и одиноким.

Звуки пробуждающегося за окном города навеяли на нее еще большую тоску.

Элисон снова тяжело вздохнула и угрюмо уставилась в потолок. Потолок безразлично посмотрел на неё сверху вниз.

И ей вдруг стало так жалко себя! И так захотелось поплакать!

И именно в этот момент раздался стук в дверь.

– Ну кто там еще?! – раздраженно прохрипела Элисон. И поскольку ей даже и поплакать нормально не давали, плакать захотелось еще больше!

Дверь тихо скрипнула, и на пороге появился Дин. Выглядел он, не в пример ей, ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНО бодрым и свежим. И таким неотразимо, потрясающе, ослепительно КРАСИВЫМ, что она, дабы не ослепнуть, закрыла глаза.

– Я слышал ты не в лучшей форме, – с улыбкой в голосе проговорил он, чем-то звеня.

Элисон открыла глаза и увидела, что он пришел не один, а с тележкой, на которой: дымилась большая кружка с ароматным травяным чаем, благодушно подмигивала пиала с медом, так и просились в руки дольки уже почищенных апельсинов, гранат и яблок… И все же больше всего Элисон поразил небольшой букетик незабудок в миниатюрной вазе и излучавшая мягкое золотистое сияние… свеча.

– Не в лучшей форме – эээээ-то мягко сказано! – громко чихнув и высморкавшись, фыркнула Элисон. – Я полная развалина!

– Неправда, – возразил Дин, садясь рядом с ней на постели. – Ты выглядишь восхитительно!

– Мистер Адамант, вас разве в детстве не учили, что врать некрасиво! Тем более, так нагло, – хлюпнув носом, ехидно заметила больная.

– Ну хорошо почти восхитительно, – уступил Дин, подавая ей чашку чая. – Чай, кстати, моего личного приготовления.

– Это намек на то, что я его сейчас выпью и сразу вылечусь? – снова съехидничала больная.

– Нет, – улыбнулись ей. – Но мой чай точно улучшит тебе настроение. А хорошее настроение – уже половина лечения.

Элисон взяла кружку, чувствуя, как тепло обволакивает её пальцы. Она с любопытством посмотрела на Дина, который, вместо того чтобы уйти, остался сидеть рядом, наблюдая за ней с той же мягкой улыбкой.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она, сделав глоток.

– За что? – поинтересовались у неё. – За чай? Право дело, пустяки, у меня этого чая еще!

Элисон засмеялась.

– Ты прекрасно знаешь за что! – с легкой укоризной в голосе заметила она.

– Нет, – заверили её, нарочито округлив хитрые-прехитрые глаза. – Не знаю! Может подскажешь?

Элисон смущенно улыбнулась и покачала головой.

– За то, что ты сейчас здесь. Ухаживаешь за мной. Растрепанной. Сопливой. И ворчливой. Хотя у тебя и полно куда более важных дел.

– Более важных? Хммм… это каких еще?.. – Дин сделал вид, что задумался. Вслед за чем отрицательно покачал головой. – Нет, не припомню. Не припомню ни одного дела, которое было был для меня сейчас более важным, чем быть здесь сейчас с тобой, – глядя прямо в глаза девушке проникновенным голосом заверил он.

Элисон отвела взгляд. Ей стало вдруг очень жарко. Вот только простуда к этому жару не имела