в положение прямой оппозиции, пытаясь стать неотъемлемым элементом «ельцинского кризиса». С. Станкевич, единственный кандидат от неформалов, быстро понимает, что нужно следовать этой тактике, и отсылает телеграмму с протестом в ЦК КПСС[349].

Накануне первого тура выборов Ельцин, в свою очередь, отправляет телеграмму с благодарностью и пожеланиями успеха пятнадцати кандидатам, подписавшим телеграмму Станкевича; часть из них – уже известные фигуры (Гдлян, Попов, Афанасьев, Богомолов, Черниченко, Полторанин), другие известны гораздо меньше (Мурашев и Заславский). Телеграмма С. Станкевича становится результатом коллективной работы. Идея принадлежит члену группы поддержки Ельцина; текст написан Станкевичем; А. Мурашев, тоже кандидат в депутаты, занимается сбором подписей других кандидатов; массовым распространением телеграммы при помощи листовок руководит М. Шнейдер, член координационного совета МНФ и доверенное лицо Станкевича[350].

Эту телеграмму мы размножили и по всем станциям метро, по всем магазинам расклеили. Спрашивали – «а кто такой Станкевич?» – «Станкевич за Ельцина». Все, это было достаточно, это был пароль: «Он за Ельцина»[351].

Вероятно, Станкевич победил во втором туре благодаря своему союзу с Ельциным. Двенадцать из пятнадцати подписантов также прошли на выборах. В этом обмене услугами неформальное движение напрямую используется для поддержки Ельцина, возможно даже в большей мере, чем это можно сказать о МНФ и других клубах избирателей. А это, как мы увидим, неизбежно создает проблемы определения идентичности и контроля над этой идентичностью у неформалов первой когорты.

Предвыборные митинги и процесс радикализации

В течение избирательного цикла 1989—1990 годов изменяется статус улицы как пространства политического соревнования; она становится квазиинституциональным местом борьбы, поскольку ее активно используют аппаратчики, баллотирующиеся в депутаты СССР.

Неформалам отведена роль технического персонала. Большие митинги этого периода приводят к изменению не только общественного имиджа движения, которое предстает отныне как союзник «радикального» крыла реформаторов, но и внутреннего соотношения сил в движении.

Предвыборные митинги становятся одной из самых впечатляющих форм мобилизации: в некоторые моменты улица занята практически непрерывно, на нее стекается все больше народу. Своим успехом такие митинги обязаны статусности основных ораторов и умело проработанной драматургии конфликтов. Неформалы-демократы используют улицу как трибуну для осуждения маневров «аппарата»: они конструируют ее как сцену, где политика разыгрывается на глазах у «народа», в пику политике «аппаратчиков» с их закулисными махинациями. Эта форма мобилизации быстро обретает собственную динамику, поскольку в нее активно включаются разные сектора движения, по-разному ее использующие, а также потому, что организация митингов становится ставкой во властной игре внутри самого движения.

Неформалы набирают силу на улице

В течение лета 1988 года неформалы организовывали мелкие регулярные митинги на Пушкинской площади. В ходе длинного избирательного цикла 1989—1990 годов их акции приобретают иные масштаб, ритм и драматургию. Вдохновители «Гайд-парка» принимают участие в подготовке предвыборных митингов, но у них уже совсем другая роль. Митинги собираются все чаще и становятся ежедневными накануне первого тура выборов 1989 года (26 марта) и в ходе первой сессии Съезда народных депутатов СССР (25 мая – 9 июня 1989 года). Впоследствии этот ритм замедляется в среднем до одного митинга в месяц, а в феврале—марте 1990 года снова ускоряется в связи с новой предвыборной кампанией.

В «Гайд-парке» неформалы были главными ораторами. С 1989 года большие предвыборные собрания организуют тоже они, однако приходят новые «герои», уже извне движения. Митинги накануне первого тура выборов призваны поддержать Ельцина против ЦК, а те, что проходят во время первой сессии Съезда народных депутатов СССР, – новоизбранных депутатов-демократов. Так что у неформалов нет собственной роли ни на избирательной, ни на уличной сцене, и им приходится примыкать к кандидатам, участвующим в выборах.

Уличная активность 1989—1990 годов беспрецедентна. Всего за пару месяцев, с марта по май 1989 года, произошло зарождение феномена «массовый митинг», когда порог участия подскакивает невероятно[352]. Прежде на митинги в «Гайд-парке» собиралось максимум несколько сотен человек. В марте 1989-го митингующие исчисляются уже десятками тысяч. Демократические организации понимают, что отныне они способны мобилизовать население, намного превосходящее по численности узкий круг их активистов. Второе преодоление порога участия пришлось на 21 мая 1989 года, накануне открытия первого Съезда народных депутатов СССР, к великому удивлению организаторов. Они рассчитывали собрать 50 000 человек, а в итоге пришло несколько сотен тысяч (100 000 – 300 000). Этот рекорд был потом несколько раз повторен, в том числе во время предвыборной кампании 1990 года.

Это превышение изначальных порогов приводит к двум важным последствиям. С одной стороны, отныне и вплоть до марта 1990 года на уличной арене господствует форма «массовых митингов», оттесняя на задний план все остальные типы акций (например, те, что устраивает «Демократический союз» на Пушкинской площади), которые, впрочем, довольно редки. С другой стороны, под впечатлением от неожиданного успеха митингов участники движения идут на вызывающие жесты, чтобы проверить волю и способность властей к репрессиям. Так, некоторые активисты предлагают выйти за рамки закона. После первого митинга, считающегося «массовым» (25 марта 1989), неформалы-демократы подумывают двумя неделями позже организовать новый митинг – не подав официальной заявки[353]. В ходе кампании 1990 года, когда прямое сопротивление власти становится гораздо более яростным, самые «радикальные» ораторы позволяют себе весьма провокационные речи, проводя параллель с 1917 годом и призывая к гражданскому неповиновению – как это сделал бы Ленин. В таких призывах можно усмотреть не только риторическую уловку, но и свидетельство того, что некоторые участники переживали эти митинги как действительно революционные. Именно эту неясность стремятся развеять некоторые другие неформалы-демократы (в данном случае анархо-синдикалисты), поскольку она искажает, на их взгляд, тот смысл, которым следует наделять предвыборный митинг:

И. Чубайс («Демплатформа в КПСС») высказался настолько прямо, что его слова стали поводом для обвинения всего митинга в «провокационных высказываниях», последовавшего на следующий день в «тассовке»: «Нас здесь столько, что мы можем взять и Зимний, и Лубянку»[354].

Вполне возможно, что превышения ожидаемого порога, сопровождающиеся резкими выступлениями, заставили московские власти пойти на компромисс: предоставить в распоряжение митингующих стадион «Лужники» во время первого Съезда народных депутатов СССР, не потребовав никаких заявок на проведение этого мероприятия. Таким образом, Моссовет отказывается применять правила регуляции митингов и соглашается легализовать происходящую явочным порядком уличную мобилизацию, которую поначалу он стремился заблокировать.

Биполярное представление о политическом противостоянии

Одна из целей организаторов предвыборных и последующих митингов состоит в драматизации конфликтных отношений с «аппаратом». Устраивая на трибуне парад разного рода оппозиционеров (диссидентов, партаппаратчиков, неформалов), они пытаются установить преемственность между разными формами протеста, которые оставили след в советской истории начиная с 1960-х годов, а теперь