потому что… мы не должны, — заканчиваю я, немного не в восторге от собственной логики. Минуту назад у меня были веские причины.

— Я знаю, ты в это не веришь, — она пристально смотрит на меня, ее теплые карие глаза изучают мои. — Это то, что на самом деле в твоем сердце?

По мере того, как секунды проходят без ответа, уязвимость вопроса растягивается между нами.

Это. Я не могу с этим смириться. Не тогда, когда она знает правду обо мне и моей семье. С этим было намного легче справиться, когда проблема заключалась в каком-то глупом шаге с моей стороны, а не в неотъемлемой части меня самого.

Как будто всю мою жизнь мне не приходилось отталкивать худшее в себе, сопротивляться всем своим импульсам, а у нее хватает наглости относиться к ним с пониманием. Как она смеет любить меня так, как мне нужно, чтобы меня любили, когда я изо всех сил стараюсь держаться от нее подальше.

Я хочу, чтобы она знала, что кто-то выбрал бы ее первой, предпочел бы ее всему.

Даже если это не могу быть я.

Я вздыхаю и провожу рукой по лицу.

— Нет, черт возьми. Я бы сделал это снова, не задумываясь. Все это.

Слова выплескиваются наружу, признание, которое я сдерживал зубами, возможно, даже с тех пор, как она впервые появилась.

Я не знаю, это ли то, чего она ищет, но она удивленно моргает, ее поза расслабляется.

— Я… что?

— Столько раз, сколько бы ты мне позволила, я бы возвращался к тебе снова. Даже если бы это закончилось еще одним разводом.

Ее рот приоткрывается, но она ничего не говорит. Все мое существо жаждет захватить этот рот в отчаянном поцелуе.

— Я бы ничего не стал менять. Я бы снова пережил разбитое сердце от того, что ты ушла, если бы это означало провести какое-то время вместе. И мне все равно, делает ли это меня болваном или жалким, я такой ради тебя, — говорю я, и это странно освобождает — просто сказать ей. — Потерять тебя стоит того, чтобы ты вообще была рядом.

Но она должна это услышать, и, возможно, я был в долгу перед ней все это время. Может быть, я просто так боялся всех худших исходов, что держал эту последнюю уязвимую часть при себе.

Но случилось худшее, и я не защитил себя. И просто причинил ей боль.

— Ты стоила каждой минуты этого, несправедливой или нет, ужасного конца и всего остального. Я бы сделал это снова. Никаких изменений, никаких пометок. Я любил тебя тогда, люблю и сейчас. Останься. Оставь свою жизнь здесь. И если у нас ничего не получится, скажи мне уйти, и я уйду.

Глаза Элизы остекленели. Она выглядит так, будто хочет что-то сказать, как будто она на грани того, чтобы подобрать нужные слова, и я наклоняюсь, чтобы расслышать их.

Конечно, именно этот момент выбирает Логан, чтобы спуститься.

Я люблю свою семью, правда люблю.

Логан выглядит так, словно готов откусить кому-нибудь голову, возможно, в самом буквальном смысле, поскольку прерывает наш маленький момент. Придурок даже не полностью одет для свадьбы, а она через сколько, тридцать минут?

— Есть причина, по которой вы двое топчитесь здесь? — спрашивает он, как будто кухня в настоящее время является местом с интенсивным движением.

Элиза отходит в сторону, а он все равно закатывает глаза, как будто она двигалась недостаточно быстро. Ее брови хмурятся, когда она смотрит на него, он выглядит немного бледнее обычного, на лбу выступают капельки пота.

— Чувак, ты в порядке?

— Нет. Мне нужен пакет со льдом. Где весь гребаный лед на этой кухне? Разве минуту назад я не видел штук двенадцать пакетов со льдом? — на мой взгляд, он ведет себя как вспыльчивый подростк, захлопывающий крышки одного пустого холодильника за другим.

— Логан, господи, успокойся, — говорит Элиза, поднимая руки в умиротворяющем жесте.

Она делает шаг, чтобы помочь, но Логан уже на два шага опережает ее, переходя от пустого холодильника к морозильной камере.

— Не говори мне успокоиться! Когда в истории призыв человека к спокойствию действительно что-то дал? — он огрызается на нее в ответ, беспорядочно вынимая содержимое морозильной камеры и отбрасывая большую их часть в сторону.

— Эй! Не разговаривай с ней так, — говорю я с предупреждением в голосе, мои когти выдвигаются из кончиков пальцев.

Логан едва смотрит в мою сторону, роясь в морозилке в поисках, вероятно, пакета замороженного горошка или чего-то в этом роде.

— Все в порядке, у него просто стресс.

— Мне все равно, грумзилле8 вон там нужно сбавить тон.

Логан издает глухой, безрадостный смешок и выходит из кухни. Я слышу что-то похожее на удары мраморных шариков по полу, и еще больше ругани следом.

Он что, сразу проколол пакет с горошком?

Я бросаю взгляд на Элизу и машу ей рукой, чтобы она осталась, прежде чем последовать за прорванной плотиной ругани моего брата по пустым коридорам. Наряду с несколькими замороженными горошинами, разбросанными по полу, на стенах коридора, ведущего во внутренний дворик, появились большие царапины.

Я нахожу своего брата в конце тропы разрушения, он сидит на полу рядом со стеклянной дверью, методично разрывая когтями занавеску. Кажется, он изо всех сил пытается контролировать себя.

Его гнев лежит вокруг него в виде маленьких кусочков изорванной ткани и замороженного горошка. Он прижимает проколотый пакет к груди, содрогаясь, пытаясь не рычать и не трансформироваться. Длинные волосы распущены и падают на лицо, глаза полны дикого гнева.

— Это похоже на приступ паники, — бормочет он, даже не глядя на меня.

Я вижу, как больно сдерживаться.

А еще вижу, как пара гостей снаружи наблюдают за нами через стекло, и знаю, что он не хотел бы, чтобы кто-нибудь его видел.

— Эй, чувак. Все будет хорошо. Давай сделаем паузу. Ты возвращайся наверх, я выйду туда и извинюсь, скажу им, что ты плохо себя чувствуешь, — тихо говорю я ему, беря за руку и помогая встать.

— Ты хочешь сказать мне просто сделать то, что сделал ты, просто отказаться от всех моих обязанностей, моей верности, моей семьи, и ради чего? — Логан медленно рычит, его взгляд прожигает меня. — Посмотри, каким дерьмом все для тебя обернулось. Ты бросил всех нас ради человека, который бросил тебя в тот момент, когда стало слишком тяжело.

Его когти надавливают и отрывают несколько кусочков от рукава моего пиджака. Стиснув зубы, я отстраняюсь. Я теряю равновесие, когда он толкает меня всем телом.

Дверь распахивается, когда я внезапно соприкасаюсь с