class="p1">Действительно, Бретон, известный как Черный Папа сюрреализма, на собрании в своей знаменитой квартире на улице Фонтане официально исключил Дали из сюрреалистического движения. Причина отлучения испанского художника – «прославление гитлеровского фашизма». Бретона возмущали картина Дали «Загадка Гитлера» 1939 года и его высказывания о евреях и фашизме в целом, которые он делал начиная с 1933-го. Пожалуй, неудивительно, что Центр искусств королевы Софии в Мадриде, в котором выставлена картина, предполагает, что сюрреалисты прекратили свои отношения с ним, потому что им «никогда не нравилось, как вызывающе Сальвадор Дали демонстрирует свои сексуальные пристрастия на публике». Но если вспомнить, что трудно найти сюрреалиста, который стремился бы подавить свое сексуальное влечение, то их мотивы были скорее более конкретными. Что по-настоящему приводило их в ярость и вызывало отвращение, так это склонность Дали выражать свою эротическую привязанность к нацизму и самому Гитлеру55.

Сама мысль о том, что группа сюрреалистов может собрать некий синод, чтобы официально объявить Дали еретиком, может показаться смехотворной – если не учитывать того, что Дали говорил и делал бо́льшую часть оставшейся долгой жизни. Он восхвалял Гитлера как «великого мазохиста, который развязал мировую войну исключительно ради удовольствия проиграть и похоронить себя под обломками империи; беспричинный поступок по преимуществу, который действительно должен был заслужить восхищение сюрреалистов». В феврале 1939 года, накануне войны, которой суждено было похоронить под обломками истории гораздо больше, чем Гитлера, Дали говорил, что основная проблема, с которой сталкивается мир, носит расовый характер и что единственное ее решение состоит в том, чтобы все белые расы объединились и обратили всех «цветных людей в рабство»56.

Помимо этих – не исключено, что намеренно провокативных – заявлений испанского художника, Бретона и других сюрреалистов возмущало его стремление монетизировать искусство авангарда – то самое движение, которое изначально, по мнению Вальтера Беньямина, «меркантильному использованию своих произведений придавало гораздо меньшее значение, чем исключению возможности использовать их как предмет благоговейного созерцания». Бретон даже сочинил анаграмму из имени своего бывшего друга: Avida Dollars (ávida по-испански означает «жаждущий»). Вполне возможно, что на их отношение повлияла и некоторая зависть к способности Дали столь эффективно находить «рыночную стоимость» для своих картин. Но, если оставить эту идею за рамками рассмотрения (тем более что зависть все равно не измерить количественно), не приходится сомневаться, что в стремлении извлечь финансовую выгоду из своей работы Дали пошел дальше любого из своих коллег и при этом нахально щеголял, пожалуй, главным принципом сюрреализма: ткнуть в лицо самодовольной публике историю ужасов XX века57.

Дали добился большого успеха в Соединенных Штатах, где его картины появлялись на популярных выставках в нью-йоркской галерее Жюльена Леви. Многие начинающие американские эстеты считали Дали понятным сюрреалистом; его картины давали возможность американским ковбоям-капиталистам продемонстрировать интерес к авангарду. Коллекционеры рассматривали его работы как инвестицию в культурный и одновременно в финансовый капитал. Калифорнийский производитель пластмасс Рейнольдс Моррис оплатил дорогие и элегантные экскурсии Дали по Америке и в конце концов построил музей для своей обширной коллекции работ Дали в Сент-Питерсберге, штат Флорида58.

Дали даже сотрудничал с Уолтом Диснеем: в 1946 году вышел их совместный короткий мультфильм «Судьба» (Destino), и это была самая мрачная лента из всей продукции компании Disney. Фантазия Дали породила один из характерных для него пейзажей пустыни, который напоминает «бесплодные земли разбитых образов» Элиота. Посреди этого пейзажа красивая женщина вглядывается в лица, которые тают и расплываются; за ними открывается пустота. Проект финансировал Дисней, хотя фильм в итоге оказался ему не по карману: несколько лет после Второй мировой войны он не вылезал из долгов. Дисней прекратил работу над проектом. В 2003 году, через много лет после смерти Диснея и Дали, работа была завершена под руководством французского аниматора Доминика Монфери.

Уолт Дисней называл Дали «по-настоящему крутым парнем»; как предположил его племянник Рой Э. Дисней, их сближала любовь к саморекламе. Возможно, их дружба опиралась не только на это. Дисней симпатизировал антикоммунистам, что отчасти объясняется его ожесточенной борьбой с собственными сотрудниками, которые в 1941 году пытались объединиться в профсоюз. Неприятие коммунизма увлекло его далеко вправо, и есть веские, хотя и не окончательные доказательства того, что он участвовал в работе Германо-американского союза – нацистской организации, действовавшей в Соединенных Штатах до начала Второй мировой войны, хотя Дисней не вступал в нее официально59.

Фашистская Италия также чествовала Дали. Поддерживая связи в Соединенных Штатах даже во время войны, он сыграл определенную роль в увольнении своего старого сотрудника Луиса Бунюэля из Музея современного искусства, уговорив влиятельных консервативных деятелей, таких как нью-йоркский кардинал Фрэнсис Спеллман, заклеймить Бунюэля как «атеиста и коммуниста». После Второй мировой войны Дали обосновался в родной Испании, где открыто поддерживал фашистский режим Франко, утверждая, что этот диктатор и ставленник Гитлера и Муссолини освободил Испанию от «разрушительных сил». Во время своих частых визитов в Нью-Йорк Дали взял за правило сообщать прессе, что он молился в соборе Святого Патрика за процветание Франко60.

Джордж Оруэлл, рецензируя в 1944 году одну из многих сочиненных художником «автобиографий» (ту, которая называется «Тайная автобиография Сальвадора Дали»), написал: «Нужно держать в голове одновременно два факта: Дали – хороший рисовальщик и отвратительный человек»61.

Террор

Артур Мейчен все никак не мог добиться литературной славы. Какое-то время поворотным моментом в его карьере казались «Лучники». Рассказ привлек внимание ряда литературных деятелей, и многие из ранних работ автора были переизданы. Мейчен мог бы заняться халтурой и выпустить серию патриотических историй о привидениях. Вместо этого, явно не ориентируясь на запросы публики, он написал заумный роман «Великое возвращение» (1915) о том, как Святой Грааль попадает в маленькую валлийскую деревушку. В 1920-х годах он опубликовал еще несколько рассказов и пояснительных статей о легенде о Граале, которые почти не вызвали интереса у читателей, полюбивших его историю о духах-воинах.

Когда Мейчен все же вернулся к теме Первой мировой войны, он сделал это по-своему. Его повесть 1917 года «Ужас» – на мой взгляд, лучшая из написанных им с начала XX века, – рассказывала такую военную историю, которая мало кому пришлась по нраву. Англия столкнулась с необъяснимым ужасом, в котором обвинялась сама война.

Мейчен начинает повесть описанием того, что 1914 год вызвал смертельное волнение – «нас колотила нервная дрожь, вызванная ожиданием невероятного и одновременно неотвратимого вторжения». Ежедневное чтение новостей жителями Англии напоминает то, как мы сами иногда читаем «последние хреновости»: иногда увлекаемся, а иногда нам так страшно, что мы лишь мельком просматриваем сообщения на