Однако чему быть, того не минуешь. Заячья весь придвигаласьвсё ближе, и уже было видно, что бесчиния там были в самом разгаре. Во всякомслучае, ворота, коим в обычное время полагалось стоять не просто закрытыми, ноещё заложенными изнутри брусом, – ворота зияли во всю ширину, не возбраняядороги ни конным, ни пешим. Да не просто были распахнуты! – вовсе сняты, идесяток, не меньше, парней и девок как раз тащили их пускать по реке. Ещёнесколько Зайчат торжественно несли чучело, облачённое в женскую одежду. Можнобыло биться об заклад, что наряд утащили из праздничного сундука государынибольшухи, всеми в роду уважаемой и любимой. Сейчас чучело насадят на шест, шестукрепят на плоту – и счастливый путь по реченьке вниз!.. Потом наступит трезвоеутро, время поправлять и собирать всё, что ныне размечут во хмелю весёлыхбесчиний. Никуда не денешься, придётся разыскивать уплывшие по речке ворота, поколено в воде тащить их назад и ставить на законное место… если прежде плот непоймают соседи-Белки да не потребуют выкупа. И все одёжки большухины будутвыстираны и возвращены в старинный сундук. И ежели почтенная предводительницаобнаружит некую убыль и крепко надерёт два-три уха – значит, так тому и следуетбыть.

Но это – после! Это – наутро! Сейчас же никто думать недумает о последствиях – даже о неизбежных, не говоря уже о возможных. Ибоспособность и обязанность их предвидеть отменена вместе с прочими каждодневнымиправилами жизни. Так водилось при пращурах, живших ещё прежде самого первогоЗайца, так будет и впредь. Потому что жизнь идёт своим чередом, сменяютсяпоколения, и каждое должно уяснить, чем кончается дело, если творить что нипожелаешь, без рассуждения о завтрашнем дне.

Подумав так, Оленюшка усмотрела в смешливых лиходействахЗайчат ещё один горький намёк на собственное своё бесчинное поведение… изапечалилась по новой. Будь у неё в спутницах девка, как есть обнялись бы давосплакали одна у другой на плече, по вечному женскому обыкновению силясь смытьгоре-кручину. Но, к счастью, Шаршава был парнем, вовсе не склонным, как ибольшинство его братьев, заливаться бесплодными слезами, как раз когда жизньвзывает к немедленным действиям. И кузнец высмотрел: пока молодые Зайцы, тихоликуя, собирали чучело предводительницы в путешествие на плоту, – ворота,вернее, разверстый проход в селение стоял совсем без пригляда.

– За мной! Быстренько!.. – шепнул ШаршаваОленюшке. Она замялась, силясь что-то сообразить, и тогда он просто ухватил еёза руку и повлёк за собой.

Мало кем замеченные, они проскочили ворота… То есть, ясно, вих сторону кто-то да поворачивался, но пристально не всмотрелся ни одинприметчивый глаз. Шастают и шастают себе двое опричь остальных, кому какоедело? Не все же до одного на берегу собрались…

Это, кстати, было воистину так. Проникнув вовнутрь итихонько юркнув перевести дух за угол какой-то клети, брат с сестрицей заметилина другом конце двора некую тень. Согнувшись в три погибели и опасливо ожидаяшагов изнутри, вихрастый Зайчишка чем-то сосредоточенно обмазывал хозяйскуюдверь. Может, чужую, где обитал сверстник, недавно отвесивший тумаков вродственной потасовке… а не исключено, что и родительскую, то бишь завтраутречком самому велят отмывать… Уловив запах, распространявшийся по двору,Оленюшка поневоле принюхалась – и, как ни была напряжена замученная душа,неожиданно для себя самой громко прыснула смехом. Шкодливый Заинька окуналмочальную кисть в ведёрко, полное… свежего, отменно вонючего свиного дерьма.

Смех Оленюшки прозвучал до того внезапно, что вздрогнул дажеШаршава. А юный пачкун, боявшийся быть застигнутым, подскочил и, выплеснув себена резвые ножки не менее половины ведёрка, с придушенным, воистину заячьимписком бросился наутёк. Судя по голосу, это была девчонка, переодевшаясяпареньком. И что уж её привело именно к этой двери – оставалось только гадать.Быть может, девичья зависть?..

И, уж конечно, стремительно исчезнувшей Зайке было вовсе недо того, чтобы рассматривать спугнувших её и определять в них чужаков, безспросу и приглашения проникших внутрь тына.

– Ну вот, – хмыкнул Шаршава. – Прав я был,когда говорил: надо к Зайцам идти. Видишь, только пришли, а ты уже улыбаешься.

И потянул сестрёнку прочь, пока из-за осквернённых дверей всамом деле не выглянули хозяева.

Шаршава никогда раньше здесь не был и понятия не имел, гдеследовало искать подругу сердечную. Только то, что её не нашлось на реке, средивыкрикивавших весёлые непристойности вслед качавшемуся плоту. Это Шаршавауглядел сразу, ибо ведал, что признает милую Заюшку хоть за версту, – ночьне ночь! Оттого и в деревню сунуться не побоялся, даже зная, что здесь запростоможет нарваться на драку. Но где дальше-то подругу разыскивать, в каком доме, вкоторой клети?.. Больно уж велико селение Зайцев, это не маленькие весиБарсуков или Оленей – один-два больших дома, кругом десяток поменьше…

Долго отчаиваться Шаршаве не пришлось. Уже миновало тократкое время, когда солнечная колесница светила только исподней стороне мира,наделяя весеннюю ночь относительной темнотой. Проснулись и подали голоса птицы,и выручать кузнеца снова подоспел весёлый щегол. Краснолобый птах взялсяперелетать с угла на угол, с крыши на крышу, мелькая жёлтыми полосками начёрных крыльях и кося блестящей бусинкой глаза на поспевавших за ним людей. Итолько потом чирикнул и пропал. Не серчайте, дескать, но дальше вы ужкак-нибудь сами, дальше я вам не помощник. Не по силёнкам работа!

Шаршава, могучий кузнец, чуть за сердце не схватился,расслышав негромко звучавший впереди голосок… ЕЁ голосок!.. Задохнулся,прислонился к бревенчатой амбарной стене… Заюшка пела колыбельную, ласковую игрустную. Вот, стало быть, отчего и в бесчиниях не участвовала. Выбралаукромный уголок – и укачивала чьё-то дитя. Ибо так было заповедано Зайцам отсамого Прародителя: что бы с матерью родившей ни сталось – а детямнеприсмотренными не бывать…

Оленюшка обошла заробевшего побратима и первая осторожновыглянула из-за угла. Она по собственной воле назвала Шаршаву братом, а неженихом и не усматривала в Заюшке соперницы. Было лишь понятное любопытство: дакакова ж она, та, из-за которой Шаршава на неё, суженую-ряженую родителями,глянуть не мог иначе как на сестру?..

Едва высунувшись, Оленюшка тотчас поняла, отчего убралсявосвояси звонкий щегол. Перед нею открылся уютный маленький дворик, тихий исолнечный днём, да и ночью казавшийся продолжением тёплого домашнего мира. Тутбыло устроено нечто вроде гнезда, сплетённого из жгутов толстой, пухлойсоломы, – ни ветерок не задует, ни зябкий предутренний холод неподберётся. Летний ночлег для молодой матери, которой может понадобитьсявынести наружу не ко времени расплакавшееся дитя.

И Оленюшка увидела юную женщину, баюкавшую двойню. Однадевочка, накормленная, уже смотрела беспечальные младенческие сны. Вторая ещёкопошилась, ещё лакомилась молоком.

Вот тебе, стало быть, Шаршава, и подруга сердечная… Оленюшкесказать бы про это кузнецу, тихо маявшемуся за углом. Не сказала. Вовсепозабыла и про названого братца, и про Заюшку с малыми дочками… Засмотрелась натого, кто оберегал их покой.