– А что? – бодро возразил Кречет. – Народпонимает, как надо, только делать лень. Когда я стаскиваю его с печи, ворчит иругается, но понимает, что так надо. Детей они еще могут заставить мыть руки,чистить зубы, ходить в школу, а кто заставит их?

Коган сказал значительно:

– Отец народа!

Кречет, набычившись, смотрел, как министр финансов кладет вкрохотную чашку кусок сахара за куском, ставя страну в зависимость отсахароносной Украины:

– Я еще не встречал еврея, чтобы не измывался надпрезидентом. Эх, построить бы тебя, Коган, в две шеренги... а еще лучше –вывести в чисто поле, поставить к стенке да шлепнуть к вашей богоматери!

– Она не наша, а ваша, – ответил Коган ничуть необескураженный, – а займов Запад не даст, если вот так бедного еврея кстенке, да еще в чистом поле в три шеренги квадратно-гнездовым способом...

– Запад – только одна из четырех частей света, –ответил Кречет медленно. Он взял чашку, поднес к губам. – А мы открытывсем. На Западе сейчас просто хотят жить. Как можно легче, как можно проще, безусилий. Не сушить мозги на проблемами... США – это настоящее торжестводемократии! Торжество чаяний народа. А народу, как мы знаем, всегда плевать навысокое, благородное, возвышенное... Для цивилизации не страшно, хотя печально,что целый народ оказался в тупике, не страшно и то, что еще один народ обреченна вымирание и поглощение другими... но недопустимо, когда этот народ пытаетсясвой образ скотской бездумной жизни распространить на другие народы!

Я проигнорировал бутерброды, налегал на сладкие пирожные, уменя от сладкого мозги работают лучше. Поперхнулся горячим кофе, когда Кречетзаметил:

– Что-то наш футуролог молчит, если не считать этогостранного треска и визга за его ушами...

Я торопливо прожевал, заговорил сипло, постепенно прочищаягорло:

– Началось с того дня, когда заявили, что каждыйчеловек – это собственный мир, это целая вселенная. Заявлено было вполитических целях, чтобы всякие там кречеты не обращались с людьми как свинтиками, чтобы в мире наконец-таки утвердился закон, при котором человеческаяжизнь признавалась драгоценной, невосполнимой, и что, мол, с потерей каждогочеловека все человечество теряет невосполнимо много... Понятно, чтобывыровнять, надо перегнуть в другую сторону. Перегнули. Утвердили. Теперь жизнькаждого труса, подлеца, хуже того – преступника, считается столь драгоценной, спотерей которой человечество... и так далее.

– Верно, – буркнул Яузов. – Хоть вы неслужили, а рассуждаете... Да-да, рассуждаете.

– Спасибо, – поблагодарил я. – С обществом тоже самое. Обществами! Сектами. Группами. Сексуальными меньшинствами. Ипрочим-прочим. По нашей нынешней логике нельзя разрастающуюся раковую опухольлечить, а уж тем более – оперировать, ибо нарушение прав человека и т.д. Пустьлучше подохнем все, все человечество, но зато останемся верны принципам...забывая, что нет вечных принципов, нет непогрешимых, ибо иные времена – иныеправы. Тот мир, который знаем, разрушен. Я говорю... о главном. Включаятелевизор, человечек смотрит фильмы, где наемные убийцы оказываютсяблагородными героями, где проститутки чище и возвышеннее простых честныхженщин, где правда на стороне бандитов... Вы этого еще не заметили?

Яузов сказал сумрачно:

– Для меня это значит лишь, что криминальный мирподчинил себе уже и все СМИ, литературу, кино.

Коган предложил очень серьезно:

– Р-р-р-р-растрелять бы парочку писателей, а то икиношников... Всяких там лауреатиков каких-то Оскаров или Ник.

– И что вы предлагаете? – спросил Кречет сумрачно,на выпад Когана внимания не обращал, какой из него еврей, если не в оппозиции.

Я развел руками:

– Не хочется выглядеть дураком, но все же могупорекомендовать только наш курс. Петр прорубил окно в Европу, но оттуда сейчасвоняет страшно. Пора прикрыть, а прорубить окно на Восток. Оттуда во все щели итак веют свежие чистые ветры.

– Не простудиться бы, – сказал Коган намекающе.

– Лучшее средство от насморка, – сказал Кречетхолодно, – гильотина. Что ж, поехали дальше.

– Чуть помедленнее, кони, – сказал Коган ужесовсем серьезно, – чуть помедленнее!

* * *

Краснохарев неспешно вытирал рот, он все делал неспешно.Глубоко спрятанные глаза под нависшими надбровными дугами иногда поблескивали,будто там безуспешно чиркали зажигалкой без бензина.

– А что скажет Илья Парфенович?

Министр ФСБ пожал плечами:

– Пока ничего.

Краснохарев сказал с неудовольствием:

– Как-то странно отвечаете, Илья Парфенович. Выкак-никак перед светлым... ну, я в переносном смысле, ликом президента. А васспрашивает народ... в нашем, так сказать, если так выразиться, лице.

Министр ФСБ буркнул:

– Это не дело – раскрывать наши тайны. Здесь болтун наболтуне. А болтун...

– Находка для врага, – выпалил все знающий Коган.

– Вот-вот, – согласился министр, – коган накогане ездит, все коганами кишит, а я вам тут все выложу? Могу сказать только,что их разведка что-то задергалась. Вчера по Интерполу выдали крупную партиюнаркотиков, что через нашу страну пойдет, сегодня утром поступила информация поканалам американской разведки, что какие-то террористы готовятся перейти горы вТаджикистане...

Коган воскликнул:

– Так это же здорово! Когда шпионы не дерутся, апомогают друг другу...

Министр покачал головой:

– Такие подарки неспроста. Когда вот так изо всех силоказывают услуги, я начинаю оглядываться. То ли стукнут, то ли не хотят, чтоб япринял услуги другого...

Краснохарев звучно крякнул:

– Тепло.

Кречет спросил напряженно:

– Вы хотите сказать, что там, за бугром, в их мозговомцентре стратегических сценариев, учтен и такой вариант... который почти всемроссиянам кажется немыслимым?

Министр замялся, его взгляд отыскал меня, в нем была просьбао помощи.

– Он кажется немыслимым и американцам, – ответил яза него. – Почти всем... кроме небольшого, как вы говорите, мозговогоцентра. А те наверняка просчитали и этот. Сперва как некую интеллектуальнуюигру типа «А что, если...», а потом сами насторожились, ибо расстановка сил вмире сразу бы изменилась. Их хваленая Америка оказалась бы в заднице, а Россия,получив приток золота в этот тяжкий период перехода, быстро вернула бы себебылую экономическую, военную и интеллектуальную мощь. Да что там вернула!Понятно, что исламская Россия стала бы в десятки раз мощнее бывшего СССР, ибоесли приказы компартии человек выполнял из-под палки, то заветы Мухаммада в самомделе находят отклик в сердце...