– Меня так мама называла, только я ее плохо помню, – невпопад прошептала она, а ресницы склеились от внезапных слез.

Он смахнул соленые капельки и поцеловал ее в левый, а потом в правый глаз.

– Я люблю тебя! – будто против воли выпалила Белянка. – Я никогда этого не говорила, не понимала. А теперь обязательно должна сказать!

Он замер, внимательно и очень серьезно разглядывая ее. Склонил голову набок, улыбка тронула уголки губ, и он до странного просто ответил:

– А я люблю тебя.

Сердце стукнулось о ребра и будто оцарапалось, покрылось ознобом, застучало неровно и перепуганно, торопясь обогнать время. Как же хочется удержать этот вечер и это счастье, но не судьба – в горле колотится сердце, и невозможно поверить, что они будут счастливы. Мгновение безвозвратно утекает, проскальзывает сквозь сомкнутые пальцы, оставляя за собой пустоту.

– Что с тобой?

Она пожала плечами и попыталась улыбнуться. Горло сдавило болью.

– Мы всегда будем вместе, – не унимался он.

Белянка спиной чувствовала зыбкую почву – как в ночь встречи Нового лета. Мир изменялся, преломлялся каждый миг. Ничего нельзя было загадывать. Ничего не будет как прежде.

Но Стрелок ждал ответа, и Белянка поклялась:

– Мое сердце навсегда останется с тобой!

Скрипнула над головой тяжелая ветвь, всколыхнулась река, ухнул филин.

– Ты сегодня не вернешься в избушку к Горлице! – вдруг заявил он и поцеловал ее по-настоящему, с силой прижимая к земле, лаская ладонями плечи.

– Я вообще к ней не вернусь! – рвано выдохнула Белянка и неожиданно смело ответила на поцелуй, стараясь глубокими вдохами разогнать мутную духоту в груди.

Рванув опору, Стел откинул полог палатки и бросил на ходу:

– Собирайся!

Непроглядная темнота не ответила ни вздохом, ни шорохом. Он нащупал лампу на боку вещевого мешка, отвязал, случайно плеснув масла. Огниво с третьей попытки высекло искру – полыхнул фитиль, блеснули открытые глаза Рани. Она не спала – лежала на спине и не моргая смотрела вверх.

Стел поднял светильник над головой.

– Мы уходим! – голос сорвался.

– Спалишь все, блажной, – ровно пробормотала Рани.

Руки не слушались, тряслись. Стел подвесил лампу на поперечину и принялся заталкивать вещи в мешок.

– Брось. Никуда мы не пойдем, – не выдержала Рани и повернулась набок, наблюдая за ним с оттенком слабого любопытства. – Я устала повторять одно и то же.

– Я ухожу, я больше не в отряде – Рокот объявил меня предателем, – Стел завязал тесемки и поймал выпавшую миску. – Ты со мной или остаешься?

– Да подожди ты! – Рани подобрала под себя ноги и наклонилась вперед. – Сядь и расскажи по порядку.

– Не могу. Я еще хочу перебраться на другой берег, подальше отсюда, – нужно спешить, и… – Стел сел.

– Ты понимаешь, что это значит? – не унималась Рани, давно он не видел ее такой оживленной.

– Что тебе больше не нужно терпеть рыцарей? Что мы не участвуем в высасывании жизней из лесного народа? Что мне нет дороги назад? Что матушка неизвестно когда увидит меня? Что мне никогда не стать Мастером Школы магии? Что я должен понимать?

– Стел, – Она потянулась вперед и сжала его ладонь. – Почему?

После короткого молчания он прошептал:

– Я больше не верю в то, чему меня научили.

– А я сейчас впервые поверила тебе, – сощуренные глаза Рани смотрели прямо на него, тонкие губы растянулись в подобии улыбки. – Ты сейчас настоящий.

– Так ты со мной? – Стел невольно улыбнулся в ответ на ее тепло – первое человеческое тепло, которое он почувствовал от нее.

Она только фыркнула и сгребла одеяла в охапку.

Собрались быстро, как никогда еще не собирались: молча утолкали палатку и котелок, навьючили лошадей и ушли прежде, чем вернулся Рокот. В голове все смешалось в одно сумбурное бегство в незнакомую ночь, пропало ощущение времени, и осталась только цель – убраться подальше от лагеря.

Круг желтого света прыгал и полз впереди, выхватывая из темноты замшелые стволы, бугры узловатых корней, овраги и хлесткие ветви. Над ухом фыркал Мирный, мотал головой, дергал повод и норовил сбросить мешок – чуял, что с хозяином неладное. Внутри кипело смолой, бурлило, билось о ребра, неистово и безудержно – и ноги срывались на бег. И было неважно – куда, лишь бы не останавливаться, не думать, не поворачивать назад. Лишь бы прорваться сквозь кромешный кошмар и очнуться уже на той стороне. Краешком сознания Стел понимал, что еще никогда в жизни не уставал так сильно и скоро безумие схлынет, оставив омертвелую пустоту, а потому он спешил.

Показалась река.

– Заночуем на этой стороне? – негромко спросила Рани.

Стел обернулся, осветив подслеповато сощуренные глаза, встрепанные кудряшки, мешковатый дорожный костюм и тощую кобылку рядом.

– Нет, – он и сам понимал, что не сколотит сейчас нормальный плот, но он знал, что не уснет на одном берегу с Рокотом. – Ты умеешь плавать?

Она подняла худенькие плечи и сжалась.

– Когда-то в детстве умела, но потом…

– Поплывешь верхом. А для вещей сделаем небольшой плот и привяжем его к седлу Мирного. Я доплыву сам.

– Безумие, – нахмурилась она, но покорно кивнула.

– Течение не такое быстрое, вода теплая – доверься мне, – Стел попытался ободряюще улыбнуться, но, судя по ее глазам, вышло подобие оскала.

Вместо ответа она привязала свою мышастую лошадку, взяла топор и принялась рубить для плота ветки. Стел достал веревки – и закипела работа.

Переправа забрала последние силы. Темная река отражала чужое небо, стонал старыми костями лес, подвывал ветер. Шум деревенского праздника и лагеря давно стих – и в целом мире не осталось никого, кроме двух безумцев, бегущих от самих себя.

Тревожные лошади нехотя шли в воду, ил засасывал босые ступни, водоросли овивали лодыжки. По влажному песку с шелестом протащили плот – он почти утонул, подмочив вещи, но удержался. Рани молча забралась в седло, наклонилась к шее кобылы и что-то шепнула ей на ухо. Стел хотел попросить благословения Сарима, но только глубоко вдохнул и потянул Мирного в глубину.

Начинать – самое страшное. Когда поворачивать поздно, руки-ноги делают свое дело, голова работает на пределе, и бояться уже бессмысленно, остается сжать зубы, держаться на плаву и бороться с течением. Это даже неплохо, когда выбора уже нет и едкие сомнения не разъедают душу.

Стел вскарабкался на высокий берег, отвязал от пояса веревки, ведущие к поводьям лошадей. Первым появился Мирный, выбрался на мелководье, обтекая темными струями и тяжело дыша, взрыл копытами землю и поднялся к хозяину. Стел втащил наверх обвязанные подмокшие мешки и потянул за вторую веревку.