А Сали все больше злилась и все сильнее отдалялась.

– Подлиза, – шипела она, получив очередной нагоняй за побег.

– Вертихвостка, – не оставалась я в долгу.

И поэтому немало удивилась, когда она предложила отправиться в путь вместе.

– Я видела, как бабка свернула к северному склону, – произнесла сестра. – Могу показать где. И не дать тебе забрести на волчьи земли. Ты же даже стороны света без подсказки не определишь.

В этом она была права, поэтому спорить я не стала – да и идти совсем одной действительно не хотелось.

До места, где бабушка углубилась в нехоженую чащу, мы добирались не меньше часа, но я и не подумала спрашивать, что Сали делала так далеко от дома. Наверняка ведь следила, чтобы потом без опаски и самой удрать. Сейчас ее ветреность играла нам на руку: заросших троп тут было не счесть.

– Вот по этой она пошла, – уверенно заявила сестрица, указывая на самую темную, едва различимую дорожку.

Деревья над ней изгибались дугами, сплетались ветвями, будто держались за руки в страхе разлучиться, а трава у их ног льнула к камням, обнажая россыпь бледных, как кожа мертвецов, грибов.

Заходить в эту мрачную природную арку не было ни малейшего желания, и я не представляла, что могло понадобиться бабушке на гиблом северном склоне, но вновь не стала спорить. Тем более и впрямь различала слабые следы между вспоровших землю корней – кто-то прошел здесь не так давно. И кто как не она?

Было сложно не сбиваться с пути, и без Сали я бы точно не справилась. Она ловила меня за шкирку, когда я норовила свернуть к волчьим землям, и не давала упасть, когда ветки и камешки выворачивались из-под моих ног. Я доверяла сестре и, когда она сказала, что в сумерках кликать пропавшую опасно, послушно умолкла.

Мы ночевали на небольшой поляне возле разведенного Сали костерка, и я бы подивилась ее навыкам, но знала, что ребятня из деревни и не такому может научить. А еще я только теперь по-настоящему поняла, насколько больше моего она ведает о здешних лесах. Похоже, исходила их вдоль и поперек, осваивая премудрости побегов. Я, в свою очередь, углублялась в чащу только вместе с бабушкой и мало смотрела по сторонам, во всем полагаясь на нее.

Так кто из нас более усердная ученица и достойная наследница?

Мы засыпали спина к спине, укрывшись двумя плащами и немало смущенные такой непривычной близостью.

А проснулись от рева охотничьего рога.

– На кого им здесь охотиться? – пыхтела я, пытаясь поспеть за сестрой. – Гиблые земли, только ядовитые грибы собирать.

Сали передернула плечами и не ответила, лишь ускорила шаг.

– Думаешь, бабушку могли ранить? – не унималась я.

– Ага, приняли за оленя.

Я возмущенно охнула, но сказать ничего не успела – сестра вдруг замерла как вкопанная, и я едва не врезалась ей в спину.

– Осторожнее! – прикрикнула она и указала на что-то перед собой. – Смотри.

Я выглянула из-за ее плеча и охнула повторно, на сей раз от ужаса.

Перед нами зияла пропасть.

Огромная расщелина разрезала поросший лесом склон: глянь влево, глянь вправо – концов не увидишь. Будто великан топнул – и земля пошла трещинами, как корочка пирога, да разверзлась.

Я медленно приблизилась к обрыву и уставилась вниз. Сорвавшиеся из-под сапог комья земли и камни устремились в пропасть и через мгновение исчезли во мраке, но удара о дно я так и не услышала. А потом даже почудилось, будто что-то алое мерцает внизу, словно мир разорвало до самого пекла.

До самых костров, что развели боги для своих непослушных детей.

– Широко, – раздался рядом голос Сали. – Человеку не перепрыгнуть.

– Да никому не перепрыгнуть! – всплеснула я руками.

– Значит, пойдем к подножию вдоль трещины. Если охотники и встали лагерем, то внизу.

– Зачем они нам?

Она посмотрела на меня как на слабоумную.

– Если бабка заплутала, пошла бы к людям. А эти ребята шумные, вечно в свой рог дудят.

Я согласно покивала, хотя подумала, что бабушка скорее бы осталась умирать в лесу, чем вышла к охотникам. Не любила она их брата. Но спокойная уверенность сестры передалась и мне, и мы продолжили путь.

Чтобы уже через несколько минут услышать грохот копыт и яростный вопль:

– Прочь!

Всадник приближался столь стремительно, что казалось немыслимым, как его крупный черный конь успевает петлять меж деревьями. Он словно и не сквозь чащу мчался, а по открытому полю.

Сали грязно выругалась и попыталась оттащить меня в сторону, но я знала, что за нашими спинами пропасть, которую даже такому резвому скакуну не перемахнуть без парочки крыльев.

– Стой! – заорала я всаднику и замахала руками, хотя он явно и без того прекрасно меня видел. – Стой! Там…

– С дороги! – еще яростнее гаркнул он.

А в следующий миг произошло сразу несколько невероятных событий.

Сестра еще раз дернула меня за плащ, оттаскивая с дороги. Я потеряла равновесие и, падая, толкнула руками воздух, словно хотела выбить всадника из седла. И он, о боги, и впрямь выпустил поводья и полетел на землю, будто от удара в грудь, а черный конь совершил свой последний отчаянный прыжок и с оглушительным ржанием рухнул в пропасть.

Этот миг растянулся на годы и тысячелетия, но затем время вновь побежало с привычной скоростью, и мы с незнакомцем одновременно поднялись на четвереньки и поползли к обрыву.

Лошадиное ржание уже затихло далеко внизу, и из глаз моих хлынули слезы. Я громко шмыгнула, вытирая щеки тыльной стороной грязной ладони, и повернулась к всаднику. Совсем юный, немногим старше нас с Сали, он тоже выглядел расстроенным, но сказал только:

– Бездна… отличный был конь.

Юноша был из охотников, хотя добротный, подбитый мехом плащ, заколотый на груди булавкой с каменьями, громче всяких слов говорил, что охотится он не ради пропитания, а для забавы. Впрочем, учитывая выбранную его отрядом гиблую местность, осуждать его я не спешила, и, как оказалось, не зря.

Кирион – так он назвался – и его люди выслеживали чудовище, что за последние месяцы извело немало народа.

– Люди пропадают в этих лесах, – сказал Кирион тем вечером, когда мы сидели у костра. Выйти к остальным охотникам мы не успели, а продолжать путь в потемках не рискнули. – А звери обходят чащу стороной. Вот и Морок мой как взбесился и унес меня тьма разберет куда.