Только компьютер с надкушенным яблочком на крышке давал емусвободу. И весь мир в придачу.

Только там, за серебряной крышкой, он мог быть кем угодно —преступником, жертвой, титаном, стоиком или Прометеем, бедной Лизой, злобноймачехой, Ромео или на худой конец Джульеттой, главой преступного клана,домработницей, садовником, богачом или нищим. Он мог скакать на лошади,управлять самолетом, тонуть в подводной лодке, и спасать заложников, осторожнокрасться по темному переулку, наливать яд в хрустальный бокал, драться намечах, разбирать старинные манускрипты, складывать логические головоломки. Давсе, что угодно!…

Ему нравился жанр, самый свободный и залихватский из всехизвестных ему жанров!… Он не требовал от Аркадия Воздвиженского никакойкондовой, а также сермяжной, посконной и домотканой правды жизни — в детективахведь можно все.

И он упивался тем, что ему можно! Он наказывал врагов изащищал друзей, он находил свою большую любовь, разумеется, единственную вовселенной, и был с ней прочно, железобетонно и навсегда счастлив. Он выдумывализящные пассажи и прятал в собственные слова известные всем цитаты. Он спешил,когда занимался любовью, или, наоборот, смаковал ощущения, он прыгал снебоскребов и ходил босыми ногами по лугу. И в этом, именно в этом, была самаяглавная радость жизни, самое острое чувство свободы, самое драгоценное вино,которое он то цедил по капле, то опрокидывал в рот и жадно глотал — ведь нежалко, совсем не жалко, у меня его полно, этого самого вина, и оно не кончитсяникогда, потому что я точно знаю, где и как его можно добыть сколько угодно!…

Он был «равнодушный» и знал это за собой, и реальный мир сего реальными событиями, радостями, огорчениями или угрозами интересовал егогораздо меньше, чем тот, который начинался, стоило только нажать приятнощелкающий замочек и откинуть серебряную крышку.

В этот раз все пошло не так.

Родионов — нет, нет, за работой он становился АркадиемВоздвиженским, и только так! — Воздвиженский открыл компьютер, полюбовался навесеннее деревце, нашел файл и уставился в него с неким мстительным чувством.

Раз вы не хотите по-человечески, бормотало это самое мстительноечувство, то и дьявол с вами. Мне ничего не мешает. Мне все даже нравится.Программа визита срывается — и к черту ее! Сидим в доме, как заложники, — ну ипусть! Милиционеры дежурят на всех газонах — ну и ладно, очень хорошо! Вам естьдело до всей этой бессмыслицы, которая происходит здесь со вчерашнего дня — нуи валяйте, занимайтесь вашей бессмыслицей! А от меня не дождетесь. У меня дватрупа, и я все еще никак не могу понять, как они связаны друг с другом исвязаны ли вообще. И особенно неясно, как там оказалась эта дамочка в норковойшубе и почему именно от нее решили избавиться? Случайность это или все-такиумысел?

Воздвиженский подумал несколько секунд и стал быстро, как изпулемета, печатать, и все пропало, ушло — солнечный свет, птичья возня заоткрытым окном, запах близкой воды, цветов и свежескошенной травы. И вся ерундас убийством, не детективным, а реальным, и Маша Вепренцева, и Лида Поклонная, и«чоловик», качающийся в кресле, как китайский болванчик, и Мирослава — всеушло.

Он печатал так некоторое время, а потом кто-то в голове унего гнусным голосом его собственной подозреваемой вдруг сказал: «А ведь онаправа. Маша-то, секретарша твоя. Дело странное, ох, странное дело!…»

«Да ладно, — сердито ответил он своей подозреваемой. — Мысейчас с тобой быстренько разберемся, кто виноват в кончине дамочки в норковойшубе, и ты мне объяснишь, какого рожна тебе потребовалось ее убивать, и воттогда, только если это ты ее убила, мы вместе подумаем, как тебе спрятать концыв воду!»

«Не— ет, -отозвалась подозреваемая и хищно шмыгнула кривымносом, — ничего не буду я разбирать! Во-первых, эту дамочку в норковой шубе язнать не знаю и видеть не видела. А во-вторых, твоя Маша дело говорит. Тебеперед отъездом звонили? Звонили! Ты Маркова подключал? Подключал! Маша наследующий день была сама не своя? Была! Даже ребенка с собой потащила, чегоникогда в жизни раньше не делала!»

«Ну и что? — спросил Воздвиженский, и сморщился, и уже занесруку, чтобы стереть весь абзац, где его подозреваемая все шмыгала своим носом исморкалась в углу, похожая на нищенку двадцатых годов в своем грязном свитере иматросском бушлате. — Вот я тебя сейчас!…»

«Да сколько угодно, — ехидно отвечала нахальная старуха. —Да хоть все сотри, мне не жалко. Говорю тебе, что я никого не убивала и знатьничего не знаю и ведать ничего не ведаю! А если Машка-то верно говорит, тебесамому разбираться надо! Кто тебе звонил, кто угрожал? Если бы этого хохла незарезали, так и наплевать, кто звонил и угрожал, а так-то и не наплевать вовсе!А ну как тебя следующего зарежут? Взаправду зарежут, а не так, как тыпридумываешь! И не сотрешь тогда ничего, потому что взаправду зарежут-то! Тыподумай, подумай хорошенько, ты писатель все ж таки!»

Воздвиженский сжал в кулак распластанные над клавиатурой пальцы.

Строчки на экране уже не казались ни притягательными, ниволшебными, текст как текст. И подозреваемая спряталась за строчками, пересталашмыгать носом и ехидно помаргивать подслеповатыми глазками.

Родионов остался один.

Ему не хотелось ни о чем думать и еще больше не хотелосьвлезать в какое бы то ни было расследование. Что еще за расследование такое!

Самое время сейчас вернуться в Киев, в гостиницу«Премьер-Палас» на бульваре Шевченко, где так буржуазно и солидно сияют лампочки,журчит фонтанчик и любезный до сладкого обморока портье всегда готов к услугам.Выпить кофе в лобби-баре, покурить в прохладе и мраморно-деревянном просторе,проводить глазами двух барышень, блондинку и брюнетку, с волосами до упругихягодиц, обтянутых розовыми брючками, с силиконовыми укреплениями спереди ифарфоровыми улыбками на одинаковых лицах, а потом пойти в свой номер люкс,вывесить табличку «Don't disturb» и — работать.

Нет в жизни ничего интереснее работы. Нет и не может быть.

Текст на мониторе мигнул и погас — электронное родионовскоечудо будто зевнуло и приготовилось спать. Родионов покосился на монитор, встали прошелся по комнате.

Какая уж тут работа!…

Как могут быть связаны звонок с угрозами, который он получилв Москве, и убийство украинского политического деятеля? На первый взгляд никак,он даже не был знаком с Головко, и вообще Родионов политикой не оченьинтересовался.

Зачем в Киев полетел Илья Весник, хотя никогда с авторами вкомандировки не летал? Он говорил, что хочет познакомиться с Кольцовым, нопредлог был странный, надуманный. Понятно ведь, что Весник и Кольцов величинынесравнимые, Весник хоть и менеджер экстра-класса, но Тимофей Ильич такимименеджерами завтракает и знакомиться с ним он стал бы, только если б Весник былвице-премьером, а он вице-премьером не был!