Откуда на даче взялся Веселовский, который в Москве нисловом не обмолвился о том, что собирается в Киев? Или он внезапно собрался? Икто его на самом деле пригласил, если Маша точно помнит, что в первый раз онговорил, что Поклонный, а во второй раз кто?… Мирослава?…

Забыл? Или наврал?

И какое все это имеет отношение к нему, Родионову, чертпобери все на свете?!

Он постоял перед окном и покрутил искусственный цветок,выдернутый из вазы. И кому это, скажите на милость, в голову прищло в разгарвесны в теплой, травной и солнечной Украине ставить в вазы искусственныецветы?!

Внизу на лужайке кто-то стоял, сверху было не разобрать, ктоименно, кажется, Веселовский.

— Уродство какое-то, — вдруг громко сказал знаменитыйведущий, — хорошо, что ты мне сказал! Нашел кому показывать! И главное —зачем!? Хорошо, что я… уже избавился от этого!

Второй ответил что-то вовсе неразборчивое, и Веселовскийскрылся в кустах, отделяющих бассейн от лужайки. Сонную тишину нарушал теперьтолько стрекот газонокосилки — здесь ведь наверняка и садовник есть, как небыть?

Родионов вышел в коридор и посмотрел налево, а потомнаправо. Никого не было в коридоре, и никаких голосов не доносилось.

А жаль. Жаль.

Сейчас в соответствии с детективным жанром как раз неплохобы подслушать какое-нибудь объяснение, решительно все расставляющее по местам,полноценное, чтобы уж ни в чем не оставалось никаких сомнений и чтобы имяпреступника было названо, а то что за объяснение без имени!…

Интересно, комната, где… убили Головко, опечатана или нет?

Родионов еще постоял, покачиваясь с пятки на носок, ещепосмотрел налево и направо и двинулся в противоположную от лестницы сторону.

Скрипнула половица, и Родионов замер.

В этой комнате вчера мылся кто-то, кого Маша, на своесчастье или на беду, так и не смогла разглядеть, а в раковине лежалокровавленный нож. Какой-то… совсем неправильный убийца. Нетрадиционнойориентации, сказал себе великий писатель-детективщик. Выходит, он зарезалГоловко и пошел себе спокойненько мыться под душем?! Он мылся, а Головко лежалчерез одну комнату от него, остывающий, мертвый, и в любую минуту кто угодномог зайти и обнаружить… тело? И, следовательно, убийцу тоже?! А нож? Где онвзял нож и зачем мыл его в раковине?! Почему не бросил возле тела, ведь нынчевсе, кто хоть один раз в жизни смотрел по телевизору хоть один сериал, отличнознают, что орудие убийства с собой уносить глупо и как-то вовсе бессмысленно,его нужно бросать на месте преступления, разумеется, без всяких следовотпечатков?!

Он мылся, а Машка была в двух шагах от него, идиотка!…

Тут вдруг равнодушный и холодный Дмитрий Андреевич Родионоввесь залился холодным потом, так что шее под воротником рубашки моментальностало мокро.

Что было бы, если бы он… увидел? Если бы убийца увидел ее взеркале?! Увидел и понял, что она тоже… видела и поняла?!

И что, если он… ее видел?

— Господи, — вслух сказал Родионов. — Господи.

Мы знаем, что видела Машка, но с чего мы взяли, что он невидел ее?! Только потому, что она не разглядела его в зеркале?! Или потому, чтоон в ту же самую секунду не зарезал и ее тем самым ножом, который лежал враковине?!

Пот на спине превратился в лед, замерз и сковал шею, неповернуть, не шевельнуться.

Если видел, он не остановится. Воображение,профессиональное, писательское и черт знает какое, услужливо нарисовалокартинку — так из затуманенной глубины зеркала начинают проступать знакомыеочертания.

Вот медленно приоткрывается дверь, шум воды становитсяслышнее, тянет прохладным воздухом, и подернутое банной дымкой стеклопроясняется, и человек, насторожившийся и приготовившийся ко всему, видитлюбопытный глаз, и краешек щеки, и темные взлохмаченные волосы — Машины. Онждет, изо всех сил старясь не дышать, и, помедлив, она тихонько прикрываетдверь, а он переводит дух, моет под водой от крови нож, затем наскорозаворачивает краны и думает только о том, что должен заставить ее молчать.

Это очень просто. Для этого ее нужно всего лишь убить.

Он уже убил и знает теперь, как это делается. Он убил неодин раз — а двадцать семь, именно столько ножевых ранений насчиталиследователи, приехавшие ночью. Он кромсал ножом тело снова и снова, и кровьлилась и била фонтанами, и он чувствовал ее запах и вкус на губах, и не могостановиться, и все убивал, убивал и убивал…

Маша? Маша?!

Я должен ее найти. Немедленно. Прямо сейчас.

Я найду ее, возьму за руку и не отпущу от себя ни на шаг.Что я буду делать, если…

Вот с этим самым «если» и вышло что-то совсем уж скверное.Его подвело профессиональное, писательское и черт знает какое воображение. Ненужно было этого самого «если».

Вдруг он увидел, как она лежит, распластанная на полу,неловко и неестественно подогнув под себя окровавленную, вывороченную руку, иее алебастровое лицо, как будто обведенное мелом, выступает из черноты, и онточно знает, что она умерла, потому что у живых нет и не может быть таких лиц.И еще он знает, что нельзя смотреть ниже, на то месиво, в которое превратилосьее тело, и все-таки он смотрит, потому что не может не смотреть.

Родионов бегом бросился по коридору, скатился с лестницы,чуть не сшиб по дороге какую-то тетку — то ли Лиду Поклонную, то ли Мирославу,он не разглядел и не остановился, и влетел в гостиную.

Маши Вепренцевой там не было. Он был так уверен, что онатам, что сразу не поверил своим глазам. Но ее не было. Франтоватая горничная впереднике с кружевцами убирала со стола и с буфета утренние яства, и «чоловик»похрапывал в кресле. В безвольно опущенной руке у него был стакан.

Родионов оглядывался, как волк, загнанный в красные флажки.

— Где моя помощница?

Горничная посмотрела на него и улыбнулась вопросительнойулыбкой.

— Здесь была моя помощница, Марья Петровна! Где она?

— Я никого нэ бачыла, пан.

За спиной у него распахнулась дверь, и он нетерпеливооглянулся. Ему казалось, что он теряет время, теряет безвозвратно,окончательно, что именно он будет виноват в том, что ее белое алебастровое лицов луже крови окажется таким неживым!…

— Что-то случилось?

— Где моя помощница?!

— Понятия не имею, — фыркнула Лида Поклонная. — Мне до неедела нет. И вообще, вы уверены, что она помощница, а не стукачка журналистская?

Родионов отмахнулся от нее. Вдруг он вспомнил про телефон.Можно же позвонить! Вот просто взять и позвонить и приказать ей бежать к нему ине отходить ни на шаг! А вообще лучше всего будет приковать ее к себенаручниками до той самой минуты, пока они не сядут в самолет, чтобы лететь вМоскву.