Время шло к полуночи, а теплый воздух колыхался зримымиволнами, не желая терять сухой жар. За знойный день столько вобрал в себязапахов базара, конских каштанов, ишачьего пота, дешевых благовоний ипритираний, что и сейчас Збыслав морщился, чуя то настырный запах прогорклогомасла, то затхлые ароматы уснувшей рыбы.

Рубашку надел из самого тонкого полотна, да и ту расстегнуледва ли не до пояса, а рукава подвернул повыше. Лишь к утру жара малостьспадет, а всю ночь все равно обливаться потом…

Он шагнул к двери, но та бесшумно отворилась. На пороге, втрех шагах от него, стояла женщина в белой полупрозрачной одежде. Плотная вуальскрывала ее лицо, но при виде Збыслава она разжала пальцы, и вуаль легкимоблачком поплыла вниз.

Нечеловечески прекрасное лицо, в огромных глазах с длиннымиресницами странная робость, даже страх… На белоснежный лоб падали крупныелоконы, а роскошная грива волос струилась вдоль спины, опускаясь ниже поясницы.Даже в слабом лунном свете ее стройное тело просвечивало сквозь тонкое одеяние,он видел длинные стройные ноги, крупные чаши грудей, тонкая в поясе, но все этоуловил лишь краешком зрения, а сейчас не мог оторвать глаз от ее прекрасноголица.

В глазах ее был непонятный страх, будто она ждала, чтоон топнет на нее ногой, прогонит, и она уже готова к этому, улыбаетсяпросительно, виновато, затем словно бы пересилила робость и сделала первый шажокчерез порог.

Она была чересчур бледна, признак высокорожденных, толькоони ревностно охраняют дочерей от прямых лучей солнца, дабы отличались отпростолюдинок. Их глаза встретились, она улыбнулась, показав ровные и белые какжемчуг зубы.

– Готовишься на подвиги, герой?

От ее сладкого голоса сердце вздрогнуло, взмыло к небесам.Он развел руками:

– Ну, сейчас я в самом деле готов на любой подвиг… еслиулыбнешься еще раз.

Ее глаза вспыхнули счастьем. Он видел, что женщина совсемюная, почти ребенок, от непонятного счастья едва не завизжала, чуть неподпрыгнула:

– Я буду не только улыбаться!

Голос ее звенел, глаза блистали, как звезды. Он безмолвнопротянул ослабевшие руки. Она согласно вошла в его объятия, прижалась к широкойгруди. Ее холодные как лед руки обхватили его в поясе. Как здорово, мелькнуло унего, что холодная, как лягушка. Надоели потные жаркие бабы, как по русскойзиме соскучился…

Он обнимал все еще бережно, не веря, что такое совершенноесущество в его руках. Она такая нежная и прохладная, что просто нет слов отнежности и внезапно нахлынувшего счастья.

Она ушла под утро, а он еще долго лежал раскинув руки.Чувствовал дурацкую улыбку на роже, но не желал, да и не имел силы согнать.Дурак, полагал, что искуснее Тернички никого на свете нет!..

Нехотя встал, поморщился на миг, чувствуя на плечах и спинецарапины. Но улыбка стала шире: как она вскрикнула, как вцепилась в негоногтями… Похоже, даже зубами, вон на плечах следы! Ни одна женщина так неумирала и не воскресала в его объятиях…

Он не заметил, что и на шее есть две точки запекшейся крови.В том месте, где проходит главная кровеносная жила.

– Эти вольности нам как кость поперек горла, – сказалкнязь церкви раздраженно. – Добро бы еще Иудейский или Армянский, эти хотьтихой сапой добились за сотни лет, но Славянский квартал образовался чересчурбыстро… и так же чересчур быстро получил право некой неприкосновенности в своихстенах!

Игнатий низко и опасливо кланялся, впервые с нимразговаривали о столь важных делах. И хотя понимал, что князю нуженкто-то, кто выслушает и возразит, чтобы можно было заранее подготовиться кразговору с божественным базилевсом, но пугала сама мысль, что надо возражатьвладыке.

– Налоги платят, – сказал он робко, – законамнашим подчиняются. Император не позволит резать курицу с золотыми яйцами,что приносит в его казну такие доходы.

– Да не резать, – возразил князь церкви. – Простомалость укоротить крылья! Курица должна бродить по двору да дерьмо клевать, анаш двуглавый орел парить в небесах, царствовать! А сейчас эта славянскаякурица сама превращается в орла. А двум орлам в одном небе тесно!Турнир – это хоть и уступка варварству, но все же бескровный… почтибескровный способ показать, кто сильнее. Да увидят все, что сильнейшиеправители, сильнейшие богатыри, знатнейшие мудрецы – все живут вЦарьграде. Особенно богатыри. Варварские князьки лучше всего понимают языксилы. Мудрецов еще нужно понять, а силу узрит всякий…

Игнатий сказал осторожно:

– Не узрят ли в этом возврат к язычеству? Это у них нааренах цирка люди на потеху зрителям убивали друг друга… совсем насмерть, досамой смерти.

– Не узрят, – сказал владыка раздраженно. –Слишком те времена далеко. Вера Христа утвердилась навечно! Теперь все можно обратитьна пользу нашей вере. Знал бы как, то и гладиаторские бои возродили бы!..А что? Да только не присобачить те побоища во славу Христа… А воттурнир можно. Надо только подобрать подходящего святого, в чей день и под чьимбы именем устроить… Гм… Все подвижники, мученики, аскеты, отшельники… Разве чтосвятой Юрий, он же Георгий…

Игнатий удивился:

– Святой Георгий? Но он никогда не обнажал меч, не дрался,ни одной победы не одержал…

Князь церкви грозно сдвинул брови:

– Ну и что? Он был римским офицером, которого казнили заверу в Христа. Единственный святой, которого хоть и с трудом, но началипринимать в варварских народах. Даже присобачили ему какие-то подвиги… Конечно,мы поддерживаем эти легенды, создаем новые… ложь во славу приобщения варварскихнародов к истинной вере… Да, так и сделаем. Я предложу префекту устроить вдень святого Георгия турнир, на который приглашаются сильнейшие бойцы нашеговеличайшего из городов! Побе­дитель получит хрустальный кубок из рук императораи столько золота, сколько весит сам!

Он умолк, прислушиваясь. В далекую дверь робкопоскреблось. Князь церкви нервозно позвонил в колокольчик. Тотчас же в дверьпросунулась голова молодого помощника.

Игнатий с интересом наблюдал, как тот подбежал на цыпочках,нашептал повелителю на ухо, исчез так неслышно, словно был не человеком, анечистым демоном. Князь церкви повернулся такой довольный, словно православнаяцерковь подмяла католическую.

– Прекрасно!

– Хорошие новости? – откликнулся Игнатий.

– Прекрасные! Главный богатырь Славянского квартала, ЗбыславТигрович, что-то выглядит бледным, едва таскает ноги. Двигается медленно,взгляд отрешенный… Уже перестал патрулировать улицы. По ночам, как стемнеет,остается у себя дома, но свет не зажигает…

Игнатий пристально смотрел на владыку:

– Нам повезло?

– Даже везение надо ковать своими руками, – бросилвладыка с усмешкой. – Теперь можно приступать и к царьградскому турниру.Никто и ничто не встанет на пути наших воинов к лавровому венку!.. Да неопускай смиренно глазки. Я понимаю, что львиную долю работы проделал ты.Не спрашиваю как, но я велел, ты – выполнил!