Арену гигантского цирка выравнивали, засыпали песком.С принятием веры Христа от гладиаторских боев пришлось отказаться, нонарод так сразу звериный нрав не потеряет, надо оставить выход для звериности,иначе город разнесут, если не изольются в крике с трибун арены-стадиона.

Вот уже полсотни лет здесь устраивали гонки колесниц, гдекрови и покалеченных бывало не меньше, чем во время боев гладиаторов. Но тогдавсе было открыто, ясно, как и сами войны, что велись ради добычи, рабов, чужихземель, а теперь войны ведутся ради торжества истинной веры над неистинными, адобычу, пленных и земли захватывают попутно, заодно… Кровь и смерть подколесами разбитых колесниц тоже были не обязательными, ведь целью было неубийство противника, на него шли, дабы успеть к финишу первым…

Владыка мрачно усмехнулся. Если бы хоть одна скачка прошлабез перевернутых и разбитых колесниц, без поломанных рук и раздавленныхвозничих, то на следующую уже пришла бы едва половина зрителей! Но на этот раздля простого народа… а когда касается крови и зрелищ, то и вельможи –проще простого, хлеба им да зрелищ! Вот и сегодня подготовлено такое, чтозаставит содрогаться в экстазе и самых холодных.

Огромная чаша амфитеатра медленно заполнялась народом.Первым пришел, по обыкновению, охлос. Толкались и старались захватить местаполучше. Вельможи явились к началу турнира, их места неприкосновенные, а ­охранавышвырнет любого, кто сядет близ, оскверняя запахом простого люда.

Самые роскошные ложи долго оставались пустыми. Даже в самыебольшие праздники там не бывало тесноты, многие высшие чины на стадион неходили, но ложи за ними числились.

Игнатий явился в хвосте владыки, робко сел за спиной.Видели, как в соседнюю ложу с видом завсегдатая ввалился грузный Василий,архимандрит, умелый хозяйственник и, как Игнатий догадывался, причастный и ктайной деятельности церкви.

Поклонившись, он поинтересовался с ходу:

– Где же ваш прославленный богатырь?

– Который? – отозвался благодушно князь церкви. –Они все как медведи… Сказано, дикари.

Василий ухмыльнулся:

– Да, им далеко до нашей изнеженности, что рождает великиемысли. Так говорят наши философы, и я с удовольствием им верю: не надостараться, трудиться… Я наслышан о некоем Збыславе…

Владыка покосился на смиренного Игнатия, ответил сдвусмысленной улыбкой:

– А, который охраняет квартал? Как победитель прошлоготурнира, он выйдет в конце. Сразится с нынешним победителем. Такое правило,чтобы сильнейшие мерились силами в конце.

Василий кивнул, это естественное правило соблюдалось и всостязаниях магов. Да и зрителей надо подготовить, разогреть. Иначе после битвыгигантов остальное покажется пресным.

На арену выезжали по одному и группами, дрались копьями идеревянными мечами, на скамьях орали, свистели, ибо то один, то другой боецпадал с залитым кровью лицом, а двоих вынесли с переломанными спинами.

Василий поглядывал краем глаза на властелина церкви, покрайней мере ее православной ветви, видел спокойную благодушную улыбку. Этоварвары насыщаются торопливо, а знаток застолий наслаждается не спеша, спервапробуя салаты, рыбу, птицу, лишь потом ему подают основное блюдо.

Наконец остался один. Даже Василий, повидавший в скитанияхвсякого, с содроганием смотрел на эту скалу в железе. Чудовище, а не человек.Но взявший в руки оружие и есть чудовище. Мудрецы дерутся не мечами…

Пока арену выравнивали, засыпали золотистым песком кровь,победитель объехал вокруг арены, собирая овации, вскидывал огромные руки,что-то орал на диком гортанном наречии, затем его увели на короткий отдых передпоследней схваткой.

На трибунах прыгали, орали, восторженно швыряли в воздухшапки.

Василий повернулся к владыке:

– Силен… Кто это?

Тот, в свою очередь, кивнул на молодого священника. Игнатийпоклонился Василию почти так же низко, как и князю церкви, тот сделал вид, чтоне заметил.

– Тоже варвар. Откуда-то с гор. Зовут его Сигкурл,а прозвище у него – Кровавые Клыки…

– Ого! Это почему же?

– Варварский обычай, – объяснил Игнатий. –Победитель вырывает печень побежденного и пожирает у того на глазах. Точнее,воинский обычай.

Василий сказал сожалеюще:

– Даже жаль, что святая церковь запрещает такие вещи.В некоторых случаях надо бы делать исключения.

После перерыва, когда по рядам спешно носили слабое вино ихолодную воду, на арену вышли ярко одетые слуги, протрубили в фанфары.

С северного входа выехал всадник на красивом беломконе. Зрители закричали снова, в воздух взлетели шапки, платки. Василийморщился: хоть и красавчик, но чужак. Империя чересчур велика и могуча, в нейуже потеряно чувство патриотизма, так присущее крохотным племенам и народам.

Русский богатырь, если смотреть отсюда, не выгляделизможденным, но в отличие от ревущего и размахивающего огромным топоромпобедителя турнира сидел недвижимо, словно берег силы или страшился отнеосторожного движения свалиться с коня. У этих варваров странные понятиячести. Мог бы остаться, но предпочитает умереть в бою, такие по их дикой верепопадают на небеса к их верховному богу, где бесконечно пируют и дерутся междусобой…

На миг проснулось сочувствие. Мог бы остаться дома исохранить жизнь. Просто жить, как будто не жизнь – самое ценное! Но умреткрасиво и нелепо в угоду диким понятиям верности и чести…

А на арене Сигкурл пустил коня вокруг арены, емукричали и бросали цветы. Когда конь пронесся вблизи Збыслава, Сигкурл проревел:

– Я разорву тебя, дикарь в человеческой одежде!

На трибунах одобрительно заорали, захлопали, там сиделинанятые кричать за любого победителя турнира, к ним присоединились еще сдесяток зрителей, которым хотелось перемен. Збыслав уже третий год получаетлавровый венок, пора другому. Для них неважно было, рус получит, грек или араб,в Царьграде все царьградцы, всадник на белом коне словно чувствовал, что не враги,вежливо приложил руку к сердцу.

С северной части трибуны раздался хохот, что прокатилсяпостепенно по всем рядам. Огромный Сигкурл даже в дорогих доспехах выгляделдикарем, могучим и злобным, в то время как богатырь Славянского квартала большепоходил на статую языческого бога, что остались с древних времен, разве чтовесь в железе, но лицо открытое, чистое, бледное, в то время как у Сигкурламясистое, налитое кровью, багровое, испещренное шрамами…

– Я растопчу тебя как медузу.

Збыслав снова смолчал. Возможно, все еще не знал, что такоемедуза. Лицо его было бледным, глаза отсутствующими. Прежде прямые плечи слегкасогнулись, будто под неведомой тяжестью. Сигкурл тяжело проскакал на своембыкообразном коне полный круг, пронесся в трех шагах, бросив язвительно: