как много потрачено сил, впрочем, удовлетворение от того, что всё наконец-то закончилось, заставляло улыбаться. К его удивлению, за дверью квартиры уже тоже никого не было, он торопливо спустился во двор, где и столкнулся с ожидающим его Мишей.

— Все что, разъехались? — задумчиво спросил поэт.

— Да, — усмехнулся Фитоняш.

— Как-то всё суетно прошло, ко мне, кстати, так никто и не подошёл с вопросами.

— Не волнуйся, ещё обязательно подойдут, вероятно, им сегодня совсем не до тебя.

— Ну и хорошо, мне тоже ни до кого, — устало ответил Аристарх и осёкся, так как его взгляд неожиданно выделил из пространства расчерченный в красно-белые полоски кусок асфальта с надписью ноль один по центру. Он понимал, что это всего лишь место, предназначенное для пожарной машины, но по телу пробежала холодная дрожь, ведь единица означала и количество дней, которые у него остались, хотя, конечно, ещё теплилась мысль, что это всего лишь случайное совпадение. Майозубов, в надежде не найти подтверждение печальному знаку, обвёл глазами двор и увидел автомобильный номер с цифрой ноль-ноль один.

— Странно, кажется, сегодня настал мой последний день, — озвучил увиденное Аристарх.

— Расслабься, ты просто сильно устал.

— Может, и устал, но знаки говорят именно про это.

— Знаешь, у меня есть бутылка хорошего коньяка, может, выпьем, а там видно будет? — улыбнувшись произнёс Миша.

— Конечно, выпьем, — смирившись с судьбой ответил Майозубов и истерически засмеялся.

— Что тут смешного, поэт?

— А этот Игорь Николаевич точно из спецслужб?

— Точно.

— Ну тогда сегодня явно не его день.

— Это ещё почему?

— Да они забыли кое-кого забрать…

— В смысле?

— Вон, видишь, машина стоит, там один из похитителей остался и судя по его дёрганию, пытается освободиться от верёвки, которой я его связал.

— Ты точно не шутишь? — рассмеялся Миша.

— Да как-то вот не до шуток, пойдём, посмотрим, сумел ли тот развязаться.

Когда Аристарх и Миша открыли дверцу машины, сидевший в ней Майкл заметно погрустнел, хлипкая надежда на чудо мгновенно покинула деятельного американца и тот обречённо затих, горестно покорившись своей изменчивой фортуне. Вид у него был удивительно жалкий, а от былой уверенности не осталось и следа.

— Надо звонить Слободкину, пусть возвращается за этим потеряшкой, — ухмыльнулся Миша.

— Давай, попозже это сделаем.

— Почему, поэт?

— Да есть у меня к нему пара вопросов… Потом их задать не будет никакой возможности. Ну и, в конце концов, нужен кто-то третий, чтобы традиция выпивать на улице не потеряла своего истинно народного очарования.

— Аристарх, но я взял с собой только два пластиковых стаканчика… И опять же, третьим всегда был Бориска…

— Знаешь, Бориска — причина моего завтрашнего ухода, так что, ну его на фиг, я на него за это немного обижен… А насчёт стаканчиков не страшно, если в машине ничего не найдём, будет ему ёмкость, не стандартная, но будет, — уверенно парировал Майозубов, вспомнив про игрушечное ведёрко забытое в песочнице.

— Любезный Майкл, сейчас мы немного выпьем и душевно поговорим…

— Я не пью, — зло ответил тот.

— В России все пьют, особенно в компании хороших людей, и ты будешь, если, конечно, не хочешь ещё раз по зубам получить.

— Я американский гражданин, вы не должны так со мною обращаться…

— Знаешь, Майкл, заткнись про гражданство и лучше не зли меня… Надеюсь, ты понял?

— Ладно, я понял…

— Отлично… Стаканчик, куда коньяк налить, в машине есть?

— Есть картонный, с кофе, в держателе, возле коробки передач.

— Прекрасно, тогда праздник точно должен удаться.

Мимо машины прошла компания подростков, наслаждающаяся летом, пивом и друг другом, от ребят исходила энергия свежести, бодрости и лихого юного оптимизма, который зиждился на единственном осознаваемом ими ресурсе — свободном времени, в них кипела молодость, жизнерадостность и мало осознаваемое «всё впереди», которое и являлось тем самым единственным, что требовалось для безграничного сиюминутного счастья. Аристарх сейчас бы многим пожертвовал ради этого эфемерного «всё впереди», но его удивительная судьба строила свой особенный сценарий, в котором присутствовало только здесь и сейчас, и то, лишь в перспективе ближайших возможных двадцати четырёх часов.

— Господа, у меня есть прекраснейший тост: «За знакомство»! — широко улыбнувшись провозгласил Миша и разлил коньяк по стаканчикам.

— У меня руки связаны, так что я не смогу присоединиться, — не скрывая сарказма, пожаловался Майкл.

— Да не вопрос, — бодро отреагировал Фитоняш, развязал жалобщику руки, но тут же накинул наручник на левую руку пленника и мгновенно пристегнул к дверце машины.

— Ну что, коллеги, статус-кво полностью восстановлен. Отметим славное окончание сей скверной истории, — полушутливо произнёс Аристарх.

— Я за это пить отказываюсь, — зачем-то окрысился Майкл.

— Как это отказываешься? Ты же живой и даже не ранен, а пара зубов при нынешнем развитии стоматологии, вообще, ерунда, а ведь мог бы быть серьёзно покалеченным или даже убитым. Кстати, ежели чего, я точно умру в течение нескольких часов, так что могу и тебя прихватить с собой, так сказать, по блату. В общем, вот тебе хороший совет: лучше пей, вражина буржуйская и не разглагольствуй. Тем более ты — неучтёнка, про тебя все банально забыли.

— С чего ты взял, что умрёшь? — спросил, начавший размышлять о своей дальнейшей судьбе, пленник.

— Это долгая история, Майкл, впрочем, если к коньяку появится этот паразит Бориска, то я, по идее, смогу это объяснить, — горько усмехнулся Майозубов и залпом выпил налитое. Понимание того, что всё кончено стало странным коктейлем из множества самых разных чувств и мыслей, которые перемешались и растеклись по телу тяжёлой холодной оторопью. При этом поэт ощутил лёгкость, явственно осознав, что вплотную подошёл к древним воротам, на которых читалась сакраментальная надпись «Конец игры». Оставался последний шаг и уже, наверное, крайние стихи, которые он сочинил на ходу и задумчиво продекламировал присутствующим:

Последний шаг, последнее дыханье,

Молчание невысказанных слов

Секунд, бегущих вдаль очарованье

Что прошлое закроют на засов.

Приятно всё в простой картинке мира,

Где, встретившись, расстались ты и я,

Лишь злая вертихвостка ностальгия,

Овеет грустью краски бытия…

— Очень печальные стихи, Аристарх, надо ещё выпить, — вздохнув, произнёс Миша и плеснул коньяк в стаканчики.

— Вы русские депрессивные и очень жестокие, — безрадостно выпив налитое, внезапно заявил Майкл. Его слова прозвучали столь неожиданно и не к месту, что присутствующие удивлённо переглянулись и более не выдали никакой реакции. В пространстве образовалась неприятная тягучая пауза, которую, кашлянув, нарушил Миша.

— Что-то не то с коньяком, гость любезный? — не скрывая сарказма, вежливо переспросил он. Впрочем, этот выдержанно-вежливый и чуть сакраментальный вопрос остался без ответа, так как пристёгнутый к дверце машины гость, вдруг осознал, что тема, которую он совсем некстати, а