– Иди в задницу, Мельге, – отмерла первой деликатная Ирка. – Только я фонтан видела. Ну тот, у дорожки. И что это нам даёт?

– Сама и скажи. Усадьба вашему семейству принадлежит, значит, ты тут должна всё знать.

– С чего бы? – фыркнула подружка. – Я здесь и была-то от силы раза три. Это папенька бредил прелестями сельской жизни. Всё мечтал, что летом мы будем выезжать на дачу, как истинные буржуины. Он и дом перестроил ещё в восемьдесят каких-то лохматых годах, воду провёл.

– Воду провёл, а газ нет.

– На газ его не хватило, – согласилась Ирка. – Потому что маменька не желала быть буржуинкой, а хотела быть капиталисткой, поэтому папенька прикупил домик в Греции. Вот про него я всё рассказать могу, хочешь? Впрочем, мы его потом тоже продали, конечно.

– Не хочу, – созналась Маша. Мысль, дельная, но скользкая и полупрозрачная, промелькнула краем сознания и исчезла, причём наглухо, мгновенно стало понятно: назад вернуть её не удастся, надо дожидаться, пока сама всплывёт. – А почему дом выглядит таким старым?

– Потому что, во-первых, он на самом деле старый. Во-вторых, перестраивали то его только изнутри. А, в-третьих, ты знаешь, что такое аутентичность[1], Мельге?

Маша кивнула. Она-то уж точно знала, что такое аутентичность, особенно «а-ля русс». Правда, их проблемы это никак не решало.

[1] Аутентичность (здесь)— достоверность передачи, подлинность образца.

В которой Маша пытается понять, кто же всё-таки рыцарь, кто конь и почему спасение утопающих дело общественное

Сначала небо в прямоугольнике слухового окна высветлилось окончательно, потом вызолотилось полуденным светом и потемнело, хотя это были ещё не сумерки, а зеленоватая мгла, которая сгущлась, когда солнце, устав висеть в зените, перебиралось на другую сторону остроугольной крыши. Трава, закрывающая окошко, высохла, тени от деревьев и, кажется, фонтана, который заметила Ирка, удлинились, дотягиваясь почти до подвала.

Маша в очередной раз попыталась подтянуться, чтобы увидеть побольше, но у неё опять ничего не получилось. Нахохлившаяся подруга, сидящая у стены, обняв собственные колени, только вздохнула раздражённо. Марии Архиповне перевод со вздохового на человеческий не требовался. У неё тоже разболелась голова, а шишка за правым ухом будто налилась жаром и чувствительно пульсировала. Пить хотелось всё сильнее, голос и тот, кажется, начал шуршать, а во рту стало сухо и неудобно, будто она песок жевала, живот тоже побаливал. А ещё очень хотелось содрать грязную, пропитанную потом и вроде бы даже подванивающую одежду, вымыться, наконец, и убедить себя, что подвал этот на самом деле приснился.

Мария, сложив руки на пояснице, прошлась от стены к стене.

– То разведка, то засада, стричься, бриться мне когда? – Прогундосила госпожа Мельге под нос. – Неизбежная досада – партизану борода.

– Слушай, тебе что, совсем не страшно? – раздражённо, даже почти злобно, проворчала Ирка.

– Нет, – пожала плечами Маша, – а чего бояться? Насиловать нас вряд ли будут – с этим мы определились. Убивать тоже не станут. Ведь сподручнее было грохнуть сразу, пока мы тут… в беспамятстве пребывали.

– Ага, и сюда нас сунули, чтобы отдохнули от мирской жизни, – хмыкнула рыжая.

– Скорее всего, чтобы под ногами не мешались, – не согласилась Мария. – Или чтобы напугать. Или в надежде, что нас тут никто не найдёт и мы помрём таки от голода и холода. Хотя, наверное, от жажды загнёмся быстрее. Я как-то краем глаза смотрела передачу, там мужик один, занимающийся экстремальным выживанием, пил слоновью мочу и…

– Ты совсем обалдела, Мельге? – брезгливо икнула Ирка. – Или надеешься, что сейчас тут материализуется слон и… спасёт нас?

– Надежда умирает предпоследней, сразу следом за надеющимся, – наставительно подняла палец Маша. – Если мой первый вариант правильный, то нам ничего не грозит, как и при третьем варианте. А если правильный второй, то скоро наш похититель объявится. Тогда станет понятно, что делать дальше.

Ирка немного потаращилась на подругу, явно ничего не понимая. Потом начала загибать пальцы, беззвучно шевеля губами, глядя в никуда. А затем так зыркнула на Марию и скривила такую физиономию, что госпоже Мельге немедленно и очень остро захотелось провалиться. К сожалению, сделать она этого не могла, потому как проваливаться было попросту некуда.

– Хочешь сказать, что если нас захотели просто прихлопнуть или дать сдохнуть, то нам ничего не грозит? – гадюкой прошипела рыжая.

– Ну конечно, – пожала плечами Маша. И поймав себя на этом, клятвенно, хоть и мысленно, пообещала больше так не делать, вообще плечами не шевелить. – Не волнуйся, Ириш. Нас обязательно вытащат, надо только подождать.

– Это кто нынче в рыцари записался? Уж не твой ли пастух?

– Понятное дело, он, – пожала плечами поклявшаяся не шевелить ими Мария. – Только Саша не пастух, а укротитель. Бывший. Нынешний заводчик собак. Или разводчик? Ты случайно не знаешь, как правильно? Постоянно забываю у него спросить.

– Слушай сюда, убогая! – От возмущения Ирка даже привстала. Правда тут же села обратно, ойкнув и схватившись за затылок. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих! И никак иначе. Так что начинай думать.

– А я давно начала, – призналась Мария Архиповна. – Кстати, Саша меня спас, когда я тонула. Вроде бы я уже рассказывала. Или нет? Представляешь…

Половицы над их головами громко, просто ушераздирающе скрипнула, просела под чужой каменной тяжестью, с потолка посыпался мелкий мусор и труха. Маша, в мгновение ока избавившаяся от отсутствия страха, как, впрочем, и от логичных мыслей, сама не поняла, каким образом и когда успела оказаться у стены, вцепившись в Ирку, как в спасательный круг. Подруга же, мгновенно побелев глазами от ужаса, ухватилась за Марию, в кровь расцарапав ей предплечье. Правда, Мельге этого даже не поняла, не почувствовала, просто заметила, что на руке появились тоненькие красные полоски. Но они были так незначительны, то есть настолько не имели значения, что…

Пол снова заскрипел под чужими тяжёлыми шагами, мусорный дождь пошёл гуще. Маше на нос упал паук, Мария Архиповна сдула его, не сообразив, что это такое. Доски прогнулись сильнее. Почему-то стало ясно: тот, наверху, присел на корточки.

– Эй, девоньки, – раздался глухой, далёкий и  оттого ещё более потусторонний, чем обычно, голос. – Вы там живы или как? – Мария и хотела бы, ничего не смогла ответить. Язык, высушенный жаждой, намертво прилип к нёбу. – Ну, будем считать, что живы. Чего ж ты обманула-то меня, Мария Архиповна? Я думал, ты Кислицина, а ты вовсе никакая не Кислицина. Не говорила тебе мама, врать не хорошо?

– Кислицина – это я, – тоненьким голоском придушенно завопила-зачастила Ирка. – То есть моя бабушка. Она по первому мужу Кислицина, а по второму Маслова. И мой папа тоже Маслов, хотя он Кислицин, потому что второй его муж её усыновил. Вернее, её второй муж его усыновил! А прадед тоже был Кислицин, хотя он отец Кислицина, а не моей бабки. Но она…