Я прислонилась к стене около телефона,наверное, не та Анфиса. Вскоре зацокали каблуки, и в вестибюль спустилась то лидевушка, то ли молодая дама. Изящную фигурку плотно обтягивал дорогой костюмпесочного цвета, элегантные лодочки подчеркивали высокий подъем маленькойножки. Рыжеватые волосы явно побывали в руках классного парикмахера. Скромныймакияж, тот самый, когда лицо кажется не накрашенным, а радует глаз здоровымцветом. Девушка взглянула на меня сквозь дымчатые очки и пропела:

– Вы от Ивана Николаевича? Пойдемте. Я,не говоря ни слова, двинулась за провожатой. Значит, Анфиса прислала какую-тосотрудницу. Мы взлетели на третий этаж. Причем молодка на своих каблучищахнеслась с такой скоростью, что я еле-еле успевала. На площадке попробовалаперевести дух, но девчонка уже унеслась вперед, пришлось догонять беглянку.Наконец она затормозила у двери, впихнула меня в маленький, размером соспичечный коробок, кабинетик и приказала:

– Давайте эскизы.

– Мне бы Анфису Ивановну, – робкопопросила я, ощущая, как от женщины волнами исходит животная энергия.

– Это я, – пояснила дама.

– Мне нужна Анфиса Ивановна Киселева,художница.

– Господи, – рассердилась собеседница, –паспорт показать?

– Сколько же вам лет? – невежливовыпалила я.

Киселева сняла очки и расхохоталась. Пока онавеселилась, я принялась внимательно разглядывать лицо дамы. Под очкамиобнаружились довольно узкие глаза, практически без морщин, ровная натянутаякожа. Ну, предположим, сделала подтяжку, но фигура! Абсолютно прямая спина, иносится на каблуках. По лестнице летела как стрела. А ведь, по самым скромнымподсчетам, тетке около шестидесяти! Теперь понимаю, что имел в виду Семен,когда говорил, что уставал от Фисы.

Художница выжидательно посмотрела в моюсторону.

– Простите, неудобно получилось, просто сязыка сорвалось, – принялась я извиняться.

– Да что вы, – отмахнулась Анфиса, –только приятно. Мне никто моих лет не дает, место в транспорте не уступают,иногда даже парни привязываются. Знаете, в чем секрет?

– В чем?

– Главное, работать и не распускаться.Один раз сгорбишься, старухой станешь. А теперь показывайте эскизы.

– Видите ли, я журналистка и хочунаписать о вас очерк.

Анфиса просияла.

– Что за издание?

– “Женский клуб”.

– Чудесно. Спрашивайте, постараюсьдетально ответить.

Она и правда постаралась, потому что выложилапочти всю подноготную.

Фиса приехала в Москву в конце пятидесятых.Исполнилось девушке пятнадцать лет, и за спиной у нее была семилетка.Деревенька Черная Грязь, родина Анфисы, полностью оправдывала свое название.Семь месяцев в году ее жители месили сапогами и калошами жидкую глину. Фисе предстоялопойти либо на ферму дояркой, либо полоть свеклу на необъятных полях колхоза“Ленинский путь”. Но ни того, ни другого ей делать не хотелось. К тому же вдалекой Москве имелась тетка, звавшая к себе племянницу. Проблема заключалась впаспорте. В пятидесятых годах колхозники мало отличались от крепостных.Паспорта хранились в правлении, и получить их на руки было практическиневозможно. Тем, кто ездил в город, давали справку. А с ней ни на работу неустроиться, ни в квартире прописаться. Помогла старшая сестра, хохотушка ипевунья Поленька. Председатель колхоза, страстный бабник, не устоял передпрелестями первой черногрязской красавицы. Путь в ее кровать открыл паспорт,выданный Анфисе.

Ранним утром Фиса, обряженная в лучшее,обалдело крутила головой на площади перед Курским вокзалом. В потной ладошкедевчонка сжимала заветную бумажку с адресом.

Тетка, столь радушно приглашавшая племянницу,совершенно не обрадовалась, когда девушка свалилась ей на голову. Проживаластоличная родственница в десятиметровой комнате вместе с мужем и дочерью. Ужечерез два дня стало понятно, что Фиске следует искать другую жилплощадь. Теткаработала в экономическом институте гардеробщицей. Узнав, что молодойпреподаватель Алик Павловский ищет няньку, она сосватала ему племянницу.

Так Анфиса оказалась у Виолетты. По ее словам,работу предложили непыльную и с молодой хозяйкой они отлично поладили, дажестали подружками. Но скоро жизнь в няньках надоела активной Анфисе. Она пошлаработать на ткацкую фабрику, потом закончила ПТУ, стала художницей, уважаемым вколлективе человеком. Жизнь наладилась, дали квартиру.

– Надо же! – фальшиво удивилась я. –Очень хорошо знаю Альберта Владимировича и Виолетту Сергеевну.

– Мир тесен, – вздохнула Анфиса, – плюнь,в знакомого попадешь. А детки как? Выросли?

– Уже стариться начинают. Анфиса Ивановнаулыбнулась.

– Милые оказались малыши, никаких хлопотне доставляли.

– Любите детей? Художница кивнула.

– Своих только господь не дал, замуж невышла, все карьеру устраивала.

Я полезла в сумочку и достала крестик нанеобычной витой золотой цепочке.

– Узнаете?

Собеседница покусала губы и скорейутвердительно, чем вопросительно сообщила:

– Из милиции, да? А я-то дура, языкраспустила.

– Нет, – поспешила я успокоить Анфису, –не имею никакого отношения к правоохранительным органам. Просто хочу, чтобы вызнали, что случилось с вашей дочерью.

Закурив “Голуаз”, принялась вводить художницув курс дела. К моему удивлению, слушала она спокойно и как-то отстраиенно,словно наблюдала дурно поставленный спектакль. Честно говоря, такое равнодушиевозмущало, и я ринулась в бой, размахивая шашкой наголо.

– Конечно, Катюша мертва. Дочь невернуть. Но есть мальчик, Рома, внук, родная кровь. У него ни отца, ни матери.Вы еще достаточно действенны и можете помочь мальчишке.

– А если не хочу? – тихо возразилаАнфиса. Я оторопела. Такой поворот событий совершенно не предусмотрела. Думала,преступная мать сначала начнет рыдать, а потом, мучимая угрызениями совести,бросится на зону помогать обретенному внуку. Вышло иначе.

Анфиса преспокойно вытащила “Парламент”,затянулась, нагло выпустила дым прямо мне в лицо и чеканным голосом произнесла:

– Итак, вы – шантажистка! Только здесьничегошеньки не обломится, и не надейтесь. Чем можете испугать? Сорок лет томуназад родила девочку и подбросила в детский дом? А где доказательства?

– Баба Рая видела, как вы стирали вванной простыню, а на полу лежал завернутый в газету послед.

Анфиса рассмеялась.