больно. – Его изумление ее потрясло. И, если честно, немного обидело. – В чем дело? Ты считаешь меня настолько бессердечной?

И – чудо чудное – джинн рассмеялся. Это был нежный звук, который ей повезло услышать всего пару раз. В прошлый раз она услышала его, когда подарила Кадиру шамшир. Он расхохотался от предложения носить клинок только для того, чтобы выглядеть угрожающе, а не для какой-то практической цели. Это воспоминание до сих пор грело ей душу.

– Боги! – она ухмыльнулась. – Кто ты такой и что сделал с моим мрачным напарником?

Кадир так хохотал, что даже не мог ответить. Лули не в первый раз подумала о том, что в меланхолии его держит именно прошлое.

Наконец успокоившись, он посмотрел на нее и спросил:

– Я прощен?

Лули вздохнула.

– Да – при условии, что больше ты мне не лжешь.

– Договорились. – Кадир посмотрел на их мешок. – Значит, я могу теперь носить мешок?

– Это еще зачем? Купец здесь я!

Она замолчала, увидев, как он извлек ошейник, который прятал непонятно где в своем плаще. И отшатнулась.

– Успокойся. Он по-прежнему запечатан. Однако проще было бы носить его в мешке.

Не обращая внимания на эти заверения, Лули воззрилась на ошейник.

– Что мы будем с ним делать? – Одно дело – пристраивать потерянные реликвии, и совершенно другое – отдавать опасное древнее сокровище. – Может, нам закопать его где-нибудь в пустыне?

Кадир резко вскинул голову:

– Или можно оставить его себе.

– Отвратительная идея.

– Поверь мне. – Он снова спрятал ошейник в своих одеяниях. – Знаю, в твоих легендах она злобное существо, но в наших историях ифриты морально неопределенные. Давай я попробую с ней поговорить.

– Говорить с убийцей? – Лули нахмурилась. – Делай что хочешь, но я не прощу ей того, что она сделала с Ахмедом.

Кадир выгнул бровь.

– Тебе не нравится, что убийца прикончил других убийц?

– Мне не нравятся убийства, и точка.

«Убийство». Это слово заставило ее снова вспомнить про Охотника в Черном, которого они обсуждали с кочевниками.

Кадир словно прочел ее мысли.

– Отлично. Раз ты так ненавидишь убийства, то, полагаю, не станешь пытаться мстить какому-то убийце, которого ты то ли знаешь, то ли нет.

– Конечно! – Еще не увидев реакции Кадира, Лули поняла, что ответила слишком быстро. Она всегда так делала, когда лгала. Она поспешно встала. – Пойду обойду лагерь, прежде чем лечь спать.

Кадир молча подал ей лампу, в которой горел его огонь.

– Ты заботишься обо мне больше, чем моя матушка.

Она забрала у него лампу.

Кадир вздохнул.

– Ты склонна рисковать собой. Мне приходится беспокоиться.

Лули возмущенно закатила глаза и ушла. Оставалось радоваться, что Кадир не видит ее лица: идущая в ее душе борьба наверняка на нем отразилась. Лули не знала, что будет делать, но что-то делать она будет.

Не в ее характере забывать и прощать.

37

Мазен

– Проснись, принц!

Шепот Айши был чуть слышным, но в полной тишине шатра его разбудил. Мазен медленно сел, протирая глаза и постепенно соображая, где он и в каком времени: в середине пустыни, во многих милях от стоянки бедуинов, которую они покинули три дня назад, на пути в город Хибан.

Он обвел сонным взглядом их шатер, заполненный золотистыми тенями рассвета. Их имущество было нетронуто, окружение не изменилось. А вот тишина… Она была чем-то новым.

Айша скорчилась рядом с ним, сильно нахмурив брови. Прижав палец к губам, она беззвучно произнесла: «Гули».

Мазен неуверенно поднялся на ноги. Он ничего не говорил, пока Айша шепотом отдавала приказы, веля ему сложить шатер и позаботиться о припасах.

Неестественная тишина была настолько гнетущей, что даже собственное дыхание казалось ему чересчур громким, каждый шаг – слишком резким хрустом. Тишина поглотила даже вздохи ветра. Казалось, мир затаил дыхание. Неужели это сделали те же гули, от которых им удалось уйти несколько дней назад?

Ему потребовались немалые усилия, чтобы подавить страх. Они с Айшой сложили шатер и встретились снаружи с купцом и ее телохранителем. Вид у тех был несчастный: они закутались во все, что у них было, чтобы защититься от сильного утреннего холода. Лули даже набросила поверх своего простого дорожного костюма одеяние Полночного Купца – и все равно тряслась. Мазен ей сочувствовал: плащ брата сейчас не казался достаточно теплым.

Лули с Кадиром встретили их короткими кивками, а потом молча сели в седла.

Они безмолвно согласились не разговаривать.

Только когда пустыня полностью затихла, Мазен понял, насколько в ней было шумно. Ему было не по себе, когда они в прошлый раз огибали это зловещее затишье, но на этот раз тишина была хуже, намного хуже. Исчезли шепот песка и вздохи ветерка. Он никогда не обращал внимания на звук от конских копыт, но теперь невольно думал о том, насколько громким получается каждый шаг.

Езда по пустыне и так была делом утомительным, однако, когда она к тому же требовала заглушить все звуки, усталость оказывалась вдвое сильнее. Внезапно ему стало казаться, будто любое движение опасно: шорох вещей при изменении положения в седле, звяканье стремян, когда нужно было повернуть коня, и даже шелест песка, собиравшегося на одежде и ссыпающегося с нее ручейками.

Мазен потер руки, пытаясь их согреть и стараясь не думать о том, насколько у него пересохло в горле и как ему страшно тянуться за бурдюком с водой, оказавшимся глубоко в переметной суме. Похоже, остальные пребывали в таком же состоянии неуверенности. Они не скрывали своего уныния: оно отражалось на их лицах хмурыми складками, ложилось на плечи невидимой тяжестью, заставляющей сутулиться. Айша словно превратилась в статую – взгляд устремлен вперед, пальцы неподвижно застыли на поводьях, так, что казалось, будто она вообще за них не держится.

Шли часы. Мазен все тревожился и наблюдал. В основном – за купцом, которая следила за ним все то время, что не смотрела на компас. От этого ему было страшно неловко. С каждым взглядом, брошенным в его сторону, Мазен сильнее убеждался в том, что она каким-то образом проникла сквозь его маскировку. В какой-то момент смесь паранойи и усталости стала настолько вязкой, что у него в глазах встал туман и купец предстала слегка враждебным пятном на фоне холмов из красно-золотого песка. Смутившись, он отвел взгляд.

Мазен чрезмерно задумывался над каждым движением, взглядом и шумом, а потом звуки чудесным образом вернулись в мир. Солнце уже опустилось за горизонт, а тени превратили рябь на песке в причудливые волны. Далекий крик ястреба нарушил тишину. Ветер со свистом пронесся мимо них, бросив песок им в лицо. Кадир медленно выдохнул.

Айша простонала:

– Опасность миновала.

Голос у нее охрип от долгого молчания.

Мазен встрепенулся и тут же полез в суму за бурдюком. Вода была безвкусной, и все же ему показалось, что он в жизни не пил ничего слаще. Он не без труда заставил себя делать небольшие глотки, а потом и