Я спустилась на ступеньку ниже.

— Да, — коротко ответил Владимир.

— И как она? Хорошенькая?

— Ну что меня об этом спрашивать? Раз влюбился, значиткрасавица, во всяком случае для меня.

Здесь мне стало обидно. Эти мужчины никогда не могут вовремяпоставить точку. Сказал “красавица” и хватит, остановись, к чему пояснения.

— Да что там говорить, — продолжил Владимир. — Сейчас самувидишь. Она вот-вот придет.

— Увижу-увижу и, не обижайся, дружище, оценю по всемправилам. В объективности мне равных нету, сам, наверное, знаешь.

“Черта с два ты меня увидишь, если будешь сидеть здесь ивякать,” — со злостью подумала я, опускаясь еще на одну ступеньку.

Владимир ничего не ответил. Видимо он был занят похозяйственным делам, потому что спустя минуту Мазик запротестовал:

— Не хочу кофею, налей-ка лучше коньячку.

Я насторожилась. “Сейчас Владимир полезет в бар и обнаружитпропажу двух бутылок орехового ликера.” Однако он не поспешил наливать братцу.

— Максим, может тебе хватит, — попытался он образумитьМазика.

— Нет, налей. Тася! Бедная моя Тася, хоть и стерва она была,но о покойных плохо не говорят, ты же знаешь. О, о, хватит, будя, будя, оставьв бутылке. … Ну, за Тасю! Давай!

— Максим, в таких случаях не чокаются.

— Черт, все время забываю.

Я успокоилась. Налили и пьют. Значит пропажа не обнаружена.

— Эх, Володька, не знаешь ты что такое прожить с одной бабойдесять лет, — бросило вдруг Мазика в философию. — Это ж такая каторга,Володька, что в двух словах и не объяснить. Только ты поймешь меня, только ты,братик. Каторга невероятная.

— Я понимаю, понимаю, — дежурно мямлил Владимир.

— Во-от. А ты говоришь, влюбился. Не вздумай, Володька, невздумай. Вот была у меня одна секретарша… Олечка ее звали… Или Светочка… Нет,Любочка… В общем была она у меня… Так это была любо-ооовь! Вот такая любовьбыла!

Я заскучала. Скажу больше: меня это начало раздражать. Добробы еще разговор шел обо мне. А то о ерунде разной.

“Этак я до следующей ночи здесь просижу,” — зевая, с тоскойподумала я.

Было очевидно, что пора выбираться. Но как? Не было никакойвозможности. Я сидела на ступеньках и ломала голову, а пьяные братья мололивсякую чушь. В основном, конечно, молол чушь Мазик, но кому от этого легче.Беседа их была так уныла, что несколько раз я едва не заснула.

Когда стало очевидно, что Мазик решил основательно напиться,не выходя из холла, я отчаялась и перестала бороться со сном. Мне вдругсделалось все так безразлично: и дом этот с подвалами его, и Мазик ссекретаршами, и даже Володька со своею любовью и диким братцем. Я отправиласьна второй этаж, внаглую залегла на самый мягкий диван и заснула таким крепкимсном, каким не помню уже когда и спала.

Глава 27

Разбудила меня муха. Бог знает откуда она взялась, ножужжала и беспрестанно лезла в нос со всей мушиной наглостью. “Быть весне,” —подумала я и проснулась.

С удивлением обнаружив себя на чужом диване в чужой комнате,я испугалась и тут же вспомнила где нахожусь и почему. Выглянула в окно —солнце ушло из зенита, значит дело близится к вечеру.

“Сколько же я проспала?” — подумала я, отыскивая глазамичасы. Стрелки моих ручных (с механическим заводом) остановились на двенадцати.Было очевидно, что сейчас значительно больше.

Я встала, прошлась по комнате и прислушалась. Тишина. Вовсяком случае на втором этаже. О том, что было бы, найди меня Мазик на этомдиване, думать не хотелось, и я подумала о Владимире. Чем-то он занимается? Такждал свидания со мной и вот, бедняга, не дождался.

И тут я вспомнила: “У него же важная встреча! После обеда.Видимо здесь и должна происходить, если уже не происходит.”

Мне совершенно необходимо было незримо присутствовать, таккак уверенность, что встречается Владимир с убийцей Верочки, Власовой, тетиМары, Павла и Моргуна, была слишком сильна.

Я выглянула в коридор и на цыпочках, соблюдаяпредосторожности, отправилась к лестнице. Голосов я не услышала, но по шорохамбыло ясно: в холле кто-то есть. Охваченная любопытством, рискнула спуститься нанесколько ступеней, потом еще, и еще, потом легла, свесив голову вниз и заглядываяв холл. То, что увидела, потрясло, но не удивило: этого я и ждала.

Иванова в очках ко мне лицом сидела за столом и что-тобыстро строчила на листе бумаги. Владимир сидел рядом, спиной к лестнице, иводил пальцем по тому же листу. Они были так увлечены своим делом, что япозволила себе сохранить полувисячее положение, только покрепче уцепилась забалясину перил. Висела и жадно впитывала в себя происходящее.

— И вот здесь подпишите, — подсказал Владимир, протягиваяновый лист.

Иванова послушно застрочила и на том листе.

— И вот здесь, — указал пальцем Владимир. — И вот здесь, ивот здесь. Здесь тоже нужна ваша подпись. Важна предельная точность воформлении документов, иначе придется заново начинать.

— Понимаю, понимаю, — не прекращая писать, бубнила Иванова.

Я сгорала от любопытства и тяжело переживала отсутствиебинокля. Как бы он мне сейчас помог. Просто до смерти хочется знать, что онитам подписывают, и почему важна предельная точность.

— Это все? — спросила Иванова, ставя последнюю заковычку.

— Сейчас посмотрим, — сказал Владимир, собирая бумаги. —Нужно еще раз все тщательно изучить.

Изучал он долго, минут двадцать. Иванова не спускала с негоглаз, ритмично барабаня пальцами по столу. Взгляд у нее был сосредоточенный.

“Налицо все признаки беспокойства, — подумала я. — Иванованервничает, причем нервничает так, словно решается ее жизнь. Что же она тамподписывала?”

— Ну вот и порядок, — резюмировал Владимир, складывая бумагив папку. — Теперь все зависит от моих профессиональных качеств. Думаю, неподведу. А вам, Людмила Петровна, остается только ждать.

— Долго ждать? — спросила Иванова.

Меня поразило напряжение, сквозящее в ее голосе. Напряжение,не характерное для Ивановой, славящейся своей непробиваемостью.

— Долго ли ждать? Точно сказать не могу, — ответил Владимир.— Многое зависит не от меня. Со своей стороны могу обещать лишь одно: сделаювсе, что в моих силах, чтобы не было затяжек.

— Ясно. Надеюсь на вас. Ну,.. так все? На этом можемрасстаться? — Иванова поднялась со стула, протягивая для пожатия руку.