В этом мире все взаимосвязанно, порой просто диву даешьсянасколько. Вот взять хотя бы герани. Обычные красиво цветущие растения, нокакие приключения начались благодаря им. Самое интересное, что благодаря им жеприключения эти и закончились.

Но все по порядку. Эта невероятная, леденящая кровь историяначалась на даче Катерины, бывшей пациентки моей подруги Людмилы Ивановой.Иванова, несмотря на присущую ей лень, к сорока пяти годам умудрилась статьпрофессором, доктором медицинских наук, и очень от этого страдала. Днями иночами гонялись за ней толпы больных. Они жаждали чудесного исцеления,одновременно лишая мою Иванову сна, покоя и личной жизни. Муж ее, конечно,сбежал как только выяснил, что есть куда. Сын поскорей женился и поселился утещи, которая не пьянствовала, не материлась и охотно соглашалась печь еголюбимые медовые пироги. Да что там муж и сын, даже подруги не выдерживалитемпа, взятого Людмилой Ивановой. Дружить с ней было абсолютно невозможно. Мнеэто удавалось исключительно благодаря моему хроническому безделью. Практическив любое время года и суток Иванова могла мне позвонить и спросить:

— В командировку поедешь?

Из чего я делала вывод, что очередной регион нашейнеобъятной страны остро нуждается в помощи моей Ивановой, а так же, что кто-тоиз тамошних светил спит и видит как бы перенять ее бесценный опыт. Узнав обэтом я незамедлительно делала две вещи: бурно проникалась гордостью за своюименитую подругу и радостно соглашалась. Радостно, потому что обожаюпутешествовать и еще потому, что поездки неизменно осуществлялись за счетминистерства здравоохранения. Людмила выбила себе “единицу”, и теперь яблагополучно играла роль ее личного секретаря: пила кофе, который она вариламне по утрам при помощи дорожного кипятильника и нежилась в ванне, которуюЛюдмила набирала мне на ночь.

Этим моя деятельность не ограничивалась, поскольку я сдетства обладала кипучей натурой и неистребимым здоровьем. Естественно, такиекачества искали выхода, а моя Иванова только успевала пожинать плоды. Откушав сутра ее кофе, я мгновенно приступала к делу: с помощью душа, итальянскогомассажера и французской косметики приводила свой организм в боевую готовность,после чего неслась в город знакомиться с местными достопримечательностями, ролькоторых в основном выполняли магазины.

Знакомясь с магазинами (к ним патологически неравнодушна), яобзаводилась массой других знакомств. Чаще всего они перерастали в столь милыемоему сердцу провинциальные романы. Милые, потому что нет ничего проще, (апотому и приятней), чем завоевать сердце мужчины из провинции. Уже одно то, чтоя из Москвы, а он из Тамбова или из какой-то там Рязани очень выгоднорасставляет все “фигуры” по местам, мне же лишь остается двигать их в нужномнаправлении.

Уверяю вас, самый закаленный москвич стосковался бы илипришел в ужас от всего того, что я могла проделывать с провинциальнымпоклонником без всяких дурных для себя последствий. Более того, при этом мнедаже удавалось срывать с уст очередного воздыхателя комплименты, говорящие оего искреннем восторге и восхищении. Вы удивлены? Поясняю: любая глупость,любой каприз в нашей провинции неизбежно рассматривается совершенно не с тойстороны, что в Москве, конечно при условии, что глупость эта прямиком из столицы.И вот я уже не вздорная, а возвышенная, не взбалмошная, а экстравагантная, неболтливая, а образованная и так далее и тому подобное. Уверяю вас, даже моидурные манеры неоднократно выдавались за изысканные оттенки светскоговоспитания, а прущее (временами) из меня хамство легко сходило за детскуюнепосредственность. При таких условиях и в провинции жить можно, да еще как!

Теперь, надеюсь, вам понятна моя готовность сопровождатьЛюдмилу во всех ее командировках. Сюда еще следует добавить, что провинциальныймужчина значительно мужественней, умней, образованней и колоритней столичного,а следовательно с ним гораздо проще (и приятней) чувствовать себя настоящейженщиной. К тому же самая выдающаяся мужская щедрость, кажущаяся расточительнойв Москве, в провинции выглядит абсолютно непростительной скаредностью. Послеобщения с поклонником из провинции я на наших московских ловеласов безнегодования и смотреть-то не могла, дивясь их жадности. Не хочу окончательнообижать своих земляков, поэтому добавлю, что нет правил без исключений. Порой имосквич даст сто очков вперед самому выдающемуся провинциалу, если москвичэтот, конечно, не сноб, не циник, не сквалыга и не отпетый эгоист.

Но вернемся к нашей Ивановой, для которой романы моиоборачивались самым настоящим несчастьем. Мало того, что я могла заявитьсядалеко заполночь и сильно навеселе, мне же еще необходимо было тут же, прямо спорога, поделиться всем своим необъятным счастьем, невзирая на то, что у моейпрофессорши позади тяжелый день, а впереди показательная операция. Никакиепротесты не могли помешать мне насладиться ее доброй женской завистью, которойя могла неутомимо добиваться всю ночь напролет, до тех пор, пока сраженная иубитая всеми возможными комплексами Иванова, зевая и потирая глаза, не изрекала:

— Ну, мать, ты даешь. Счастливая ты баба.

— Еще бы, — снисходительно следовало в ответ.

После этого я позволяла Ивановой откинуться на подушку ивздремнуть часок-другой перед ее показательной операцией. Утром же она, какужаленная, подскакивала и, словно угорелая, неслась варить мне кофе, я же(утомленная любовью и рассказами о ней) нежилась в кровати до обеда, после чегоэнергично включалась в полную приятных сюрпризов и ненадоедающих радостейпровинциальную жизнь.

Зачем мне все это надо, надеюсь, вопросов не возникает, авот зачем моей бедной Ивановой таскать за собой такую обузу, да еще платить ейза это какие-никакие, но все же деньги, — убей меня — не пойму. Может измазохизма? Хотя, я слышала — медики чаще страдают садизмом. Точнее, страдают-то,конечно, не они, а их пациенты. Но дело не в этом.

Как бы там ни было мы с Людмилой были очень дружны и каждаяв этом тандеме точно знала свое предназначение и исправно следовала ему.Ивановой не хотелось таскаться по командировкам одной, а мне не казалось лишнимпроветриться от затхлой столичной жизни. Меня всегда манили просторы.

Должна сказать, что скитаться по ненавистным гостиницамприходилось крайне редко, поскольку города нашей страны просто кишелиблагодарными пациентами, которым Иванова когда-то что-то удачно отрезала илизашила. Они считали высшим благом приютить и обогреть свою спасительницу.Благодать эта в основном изливалась на меня, поскольку я под рукой благодарныхпациентов оказывалась значительно чаще, но и Людмиле перепадало, хоть и изредка.Например пользоваться дорожным кипятильником Ивановой приходилось очень редко.Чаще она имела возможность готовить мой утренний кофе в более комфортныхусловиях. О ванне и не говорю.