Значит — четвертый. Проявляется у подлецов, любящих унизить более слабого, получить власть при выгодном стечении обстоятельств. Такие люди упиваются счастьем, обнаружив постыдные слабости и ошибки ближнего, тем самым чувствуя себя хоть немного выше. Поставить ногу на спину, как охотник на добычу, вот их особый кайф. Вывод только один: у Рафаэля есть на меня что-то, что он считает отличной возможностью для шантажа и издевательств. Что ж… Такие попадаются на провокации, ощущая себя на коне — могут многое рассказать.

— Пшел вон, — надменно сказала я, — иначе я закричу, позову папеньку и тетенек. Они выкинут тебя с позором, дрянной мальчишка.

Рафаэль вскочил, ноздри раздулись:

— Зови! Я сообщу, что обесчестил тебя, безродная девка. Придется жениться, они на коленях меня будут умолять спасти твою честь.

И он, растопырив руки, двинулся на меня.

— Я не безродная, я Бизо, из Визии. Не подходи, иначе мой жених тебя побьет. В отличие от тебя он достойный человек, — сказала я плаксивым, испуганным голосом, отползая на кровати.

— Как же, из Визии, нечего мне врать. Сейчас ты увидишь достоинство получше, и завтра объявим о помолвке, на зависть бывшему жениху.

Кузен взялся за брючный ремень.

Меня уже не раз умиляла наивность местных жителей. Когда-то я читала книги, написанные в викторианское время, искренне недоумевая, неужели вот этот описанный подлец мог хоть кого-нибудь ввести в заблуждение? От него же за версту веет мошенником.

И только обвыкнув в этом мире, я поняла, насколько прожжены и коварны мы стали в своем двадцать первом веке. Здешние вообще не умели хитрить в моем понимании, эмоции были слишком ярки, мысли ясно читались на их искренних лицах, не знающих секреты «покерфэйса».[21]

Реакции местных жителей казались мне немного преувеличенными и сначала — даже театральными. Зато я в первые дни воспринималась ими как угрюмая, резкая и замкнутая натура. Адаптация прошла довольно быстро, но по-прежнему ясно я видела мысли, которые, как красные строки, бежали по лицам.

И если просто сильные эмоции — ярость, любопытство, жажда обладания — воспринимались мной даже с интересом, то отблески внутренней нечистоплотности заставляли брезгливо морщиться.

Практически сразу мне не понравилась Ханна, но пока она не поступила подло, я не могла отказать ей в попытках сблизиться. С семейкой Козо все было ясно чуть не в первые минуты, когда я зашла в гостиную.

При этом тетушки им добродушно улыбались. Надо расспросить, почему открыты двери нашего дома для явно неприятной родни.

Сейчас кузен попытается или лишить меня чести, или хотя бы скомпрометировать, чтобы жениться и напрямую получить все наследство Бизо, уплывающее из рук после моего появления.

Здесь было довольно свободное общество, привыкнув жить рядом с оборотнями, люди даже в свете на многое смотрели сквозь пальцы. Но — не на открытую сексуальную связь.

Поэтому вдвоем в комнате, в ситуации «расстегнутых штанов», нас никто не должен застать, придется вытащить его. Причем так, чтобы Рафаэль продолжал меня считать неопасной и в сердцах мог проговориться о причинах такого поведения.

Я начала, испуганно лепеча, сползать с другого края кровати, нацеливаясь на дверь.

Тут вмешался Дух, все это время раздраженно наблюдающий за кузеном, прекрасно знающий, что я справлюсь сама, но сегодня бывший не в себе из-за случившейся драки.

— Фира, — он буквально зарычал, — пусти меня! Я его задницу на ленты порву! И сестрице Милке подарю!

Рафаэль, так же, как и Лестер, превосходил размерами кота. Неужели он хочет напасть на взрослого мужчину? Я изумилась, даже голос стал нормальным:

— Да он тебя намного крупнее!

Рафаэль, только что разглагольствовавший про собственное «достоинство» и моего жениха, оскорбился, поддерживая штаны:

— Позвольте! Да как вы смеете! Это не главное для мужчины. В конце концов, вы еще мало что видели, чтобы судить!

Но расстегиваться прекратил и глазами забегал. Даже на «вы» перешел. Удивительно, как может даже самое здоровое мужское самомнение зависеть от небольшой части тела. Причем как Эллочку-людоедку[22] ее конкурентка Вандербильдиха постоянно ухитрялась обойти на модных виражах, так и любой мужчина время от времени с тоской обнаруживает кого-то более одаренного природой. Возможно, некоторые из них берут проверенных приятелей на вечеринки по принципу, по которому лицемерные девушки приглашают «страшненькую подругу». А вдруг сравнят, и окажется — весьма!

— Согласен с уродцем, — отозвался кот, раздирая когтями покрывало, — важен не размер, а мастерство. Сейчас я ему покажу, что значит двадцать кило опыта, не застигнутого врасплох в семейном кругу.

— Полный карт-бланш, но в коридоре, — разрешила я коту «поток и разграбление»,[23] обходя кровать и делая испуганные глаза.

— Не понял, — отреагировал кузен, азартно скалясь, одной рукой удерживая брюки, второй преграждая дорогу, — о чем речь и почему в коридоре? Нам и тут хорошо будет.

Я взвизгнула и, неуклюже подобрав юбки, ринулась к двери. Заступившему дорогу Рафаэлю прилетело в солнечное сплетение от взволнованно мельтешащих конечностей. Удар получился не сильным, но точно по диафрагме, он согнулся и начал хватать ртом воздух.

Увы, я была такая взволнованная, что даже обежать кругом его не могла. Поэтому ойкала, нечаянно попадая то ладошками по лицу, то коленкой сильно ниже, при этом продолжая выталкивать его всем телом в коридор.

— Шваль безродная, отойди от меня, — захрипел кузен, от которого я в испуге ну никак не могла отцепиться.

— Я родная, меня кровь Бизо признала!

— Да хоть сто раз признает, ты никто, незаконнорожденная психичка, у меня документы есть. Убери кота-а-а-а-а!

Ему, наконец успешно пересекшему демаркационную линию выхода в коридор, ударил в ноги завывающий шерстяной комок. Расстегнутый пояс сыграл дурную шутку с Рафаэлем: несостоявшийся насильник запутался в спущенных брюках. Оба грохнулись на пол, чуть не утащив меня за собой. Рафаэль, уже и так весь в синяках, пытался встать и охал, а Дух активно полосовал когтями все, до чего мог дотянуться, визжа, как оружие звукового поражения.