Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леэло провела ночь в своей комнате вместе с мамой, предположив, что Сейдж останется с Китти. Она никогда не простит сестру. Никогда. Она не могла даже видеть ее.
А Сейдж, разумеется, не станет смотреть на Леэло. Ей поручили присматривать за ними, пока Китти будет на Охоте. Сейдж спорила, что должна участвовать, так как именно она обнаружила Ярена, но Китти сказала, что это слишком опасно из-за высокого риска быть раненной другим охотником.
Леэло не знала, то ли Китти так и не оправилась после смерти мужа, то ли это действительно было опасно. Но она знала, как звучит охотничья песня и какими кровожадными становятся эндланцы. Она представила Ярена, одинокого и беззащитного, и снова заплакала. Казалось, ее слезы никогда не иссякнут.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать? – ласково спросила Фиона, поглаживая Леэло по волосам. Мама была так добра к ней и ни разу не упрекнула, что Леэло втянула в это всю семью. Девушка понимала, что она вела себя так отчасти потому, что сама любила чужака, но дело было не только в этом. Мама все равно приняла бы Ярена, она просто была таким человеком.
– Я хочу выбраться отсюда, – прошептала Леэло, так как Сейдж стояла у двери с луком и стрелами. – Хочу помочь ему.
– Ты не можешь, дорогая. Помнишь, я рассказывала о тех мужчинах, которые пришли на Эндлу и которых обнаружили твой отец и дядя?
Леэло кивнула.
– На них… Охотились. И это ужасная кровавая резня. Ты не захочешь это видеть. Поверь мне.
– Но сейчас охотятся не на двух чужаков, а на юношу, которого я люблю, мама. Как я могу бросить его сейчас?
– Ты его не бросаешь. Он хотел бы, чтобы ты оставалась в безопасности.
Леэло положила голову на сложенные руки, и слезы потекли по ним, капая на стол.
– Я не знаю, как жить дальше. Что теперь со мной будет?
Фиона тоже положила голову, их взгляды встретились.
– Ты будешь горевать, дитя. Горевать всю оставшуюся жизнь. Но ты будешь жить. Ради Ярена. Ради Тейта. И ради себя.
– И ради тебя, – прошептала Леэло.
Вдалеке раздался громкий крик, за которым последовал гул множества голосов из разных уголков острова. Охота началась.
Глава пятидесятая
Когда наступил вечер, все тело Ярена затекло от веревок, и он даже с нетерпением ждал охоты. Что угодно, лишь бы избавиться от мучений. У него был один-единственный план – добраться до лодки, так как ее, скорее всего, никто не убрал. Это был единственный шанс выбраться с острова. Он либо доберется до лодки, либо умрет.
Когда члены совета вернулись, Ярен с ужасом отметил, что они вооружены до зубов и разоделись для Охоты. На нем были потрепанная туника и брюки, в которых он приплыл на остров, и хотя он старался поддерживать физическую форму, он все равно стал гораздо слабее. За день он съел лишь овсянку и хлеб, а летняя жара была невыносимой.
– Сейчас я тебя развяжу, – сказал один из мужчин. – И у тебя будет немного времени.
– Сколько? – спросил Ярен, потирая следы от веревок.
– До заката. Как только раздастся пение, начнется Охота.
Ярен направился к берегу. Он цеплялся за корни, которые возникали из ниоткуда, спотыкался о камни, которых не видел, а ветки хлестали его по лицу. Он надеялся, что бежит по направлению к пляжу. До него донеслось пение – жуткое и одновременно завораживающе красивое. Однако оно не манило его. Лишь оповещало, как много людей пыталось его убить.
Он подумал о семье. О добром, любящем отце, о сестрах, таких разных, но таких же отзывчивых, как и Степан. Вспомнил маму, и как он всегда втайне верил, что она любила его сильнее остальных. А потом он подумал о Леэло. Ему хотелось избавить ее от всей боли, которую он ей причинил, но не жалел, что полюбил ее. Не важно, судьба ли, несчастный случай или просто голодный волк привели его на Эндлу, все это стоило пережить ради ее любви.
Он почти добрался. Всего пара метров, и он будет на пляже.
Неожиданно из-за деревьев показалась фигура, преградившая ему путь. Он ничего не мог разглядеть в темноте, но с облегчением отметил, что это не один из тех рослых мужчин, которые держали его в доме. Он резко остановился, жалея, что у него нет оружия, чтобы защитить себя.
Человек шагнул вперед, открывая лицо лунному свету, и у Ярена перехватило дыхание.
– Я знала, что ты побежишь прямиком сюда, ведь ты трус, – сказала Сейдж. – И теперь именно я убью тебя.
Глава пятьдесят первая
Леэло сидела, зажав уши руками, напевая колыбельную, пытаясь заглушить звуки Охоты. Мама спала рядом с ней и, проснувшись, поморщилась от боли.
– Мама? – Леэло вглядывалась ей в лицо. – В чем дело? Ты опять болеешь?
Фиона взяла у Леэло стакан воды и, сделав глоток, покачала головой:
– Я уже давно болею, дорогая.
Леэло старалась игнорировать отдаленное пение, хотя это было крайне трудно. Но хуже всего то, что ее собственные связки болели от желания присоединиться к хору голосов. Она потянулась за чашкой чая, который Китти перед уходом приготовила для Фионы, чтобы снять боль.
– Нет! – Фиона так резко махнула рукой, что опрокинула чашку, и жидкость растеклась по столу.
Мгновение они смотрели друг на друга, переводя дыхание.
– Боже мой, мама. Что это было? – Леэло взяла полотенце и начала вытирать чай. Когда она наклонилась поближе, то почувствовала едва уловимый запах, который не узнала бы до вчерашнего дня. Тот самый аромат, который наполнял пещеру с лодкой. Пещеру с лилиями.
Она перевела взгляд на маму.
– Мама? Что в чае?
Должно быть, Фиона заметила понимание на лице дочери, потому что просто закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Ответь мне. Почему твой чай пахнет лилиями?
Когда Фиона открыла глаза, в них стояли слезы.
– Это мое лекарство.
Леэло пыталась понять значение маминых слов, но не могла, постоянно отвлекаясь на пение вдалеке.
– Какое лекарство?
Фиона откинулась на спинку кресла.
– Ты ведь знаешь, что ядовитые растения могут использовать как в лечебных целях, так и для отравления.
Леэло кивнула.
– Мы используем осенний крокус для лечения подагры. А листья наперстянки от сердечных недугов. Но какое это имеет отношение