пришел в наш дом с обычным визитом – забрать ткани. Он снова взглянул на меня явно с неким намерением и таким видом, будто хотел со мной заговорить, но промолчал. Наконец он открыл рот, и с его губ, точно лепестки цветов, слетели слова. Он смиренно поинтересовался, хочу ли я еще увидеть рынок. Мама повернулась к нему и сказала:

– О, отвезите ее туда, чтобы она наконец увидала, как он выглядит.

В тот же день я забралась в его пикап, и он отвез нас в город Удонтхани[59]. Он провел меня по рынку; я онемела от возбуждения, но жители нашей деревни, похоже, были возбуждены побольше моего. Они глазели на меня, когда мы отъезжали в этой дорогущей машине. Я впервые оказалась так далеко от дома. Г-н Сисак привез меня обратно домой. Он купил мне браслет.

«Вот оно, наверное, каково ощущать себя героиней», – подумала я.

Месяц спустя со мной поговорил папа. В этом году мне исполнялось семнадцать, сказал он. Я достигла полной зрелости. Я становилась женщиной. Папина и мамина дочка вступила в период расцвета, сказал он, и все это благодаря их безупречной заботе. И теперь им пришла пора передать ей всю любовь, которую я отдала им обоим. Мне пришло время продемонстрировать благодарность моим родителям, отправившись жить с г-ном Сисаком.

– Но кто же тогда позаботится о вас, папа и мама? – спросила я.

– О, ты о нас не беспокойся, – ответил он по-исански. – Теперь тебе надо заботиться о г-не Сисаке, чтобы он мог позаботиться о нас всех.

Папа велел мне повиноваться ему во всем, как я повиновалась своим родителям. И с этого момента вещи, которых я не знала, станут мне известны.

– Делай все, что он скажет, и совсем скоро ты всему научишься, – наказала мне мама.

Я не возражала, охваченная тревогой. Я всю жизнь провела рядом с папой и мамой, и вот теперь мне предстояло уехать от них и жить с чужим человеком. Я поделилась с родителями своими переживаниями. Неужели я ничем не отличаюсь от своих братьев и сестер, которые покинули их раньше? Слезы струились по моим щекам.

Папа стал меня утешать. Я не такая, как мои братья и сестры, сказал он. Мои братья и сестры убежали из дома, они стоили папе и маме денег и земли, а принесли им только неприятности и позор. Но меня папа и мама отправляли из дома по своему выбору. Взамен они получат хороший выкуп. Мое замужество избавляло их от бремени забот. Я была образцовой дочерью.

Услыхав эти слова, я испытала облегчение. И тыльной стороной ладони отерла слезы со щек.

– Теперь тебе никогда не будет холодно, – заверил меня папа.

Так началось мое путешествие от высокогорий Исана[60] к низинам центрального Таиланда.

Уроки жизни

Мне предстояло многое увидеть и узнать. Мои глаза скользили вдоль пейзажей по обеим сторонам дороги, покуда пикап г-на Сисака неторопливо спускался в низину. Вид был очень живописный, но в нем угадывалось и что-то тревожное: ведь поездка казалась бесконечной. Такое было впечатление, что г-н Сисак хочет увезти меня как можно дальше от родительских объятий – на самый край земли. В моей душе расцвела печаль, словно что-то смяло и сдавило мне сердце так, что сковало грудь. Несколько раз за время этой поездки я отворачивалась от г-на Сисака, приникая лбом к стеклу и притворяясь, будто я рассеянно смотрю в сторону, а сама глотала слезы и сдерживала рыдания.

Г-н Сисак был неразговорчивый. Он всегда был таким: со времени нашего знакомства до замужества и потом, когда мы стали жить вместе, до того дня, как он умер. Он постоянно сохранял значительный вид и молчал. Когда же он говорил, то и манера его речи, и интонации выражали его непререкаемую власть, приказывая мне слушать его и повиноваться. Честно говоря, его манеру говорить можно приравнять к указаниями или приказам. Все, что он изрекал, следовало воспринимать как урок, который нужно было усвоить и воспринимать как абсолютную истину. Он был старше и умнее меня, поэтому он умел отличать хорошее от плохого. Папа и мама тоже все время мне говорили, что все у меня будет хорошо, покуда я ему повинуюсь и люблю его. Повиновение старшему – основа гармоничного брака.

– Дао! – обратился он ко мне, когда я пыталась скрыть свои рыдания. – Дао! – повторил он.

– Угу, – отозвалась я.

– Посмотри на меня! – приказал он.

Я повернула к нему лицо. По моим щекам текли слезы.

– Когда я зову тебя, ты должна смотреть на меня и внимательно слушать все, что я говорю. Ты поняла? – Он смотрел на меня некоторое время, а потом снова обратил взгляд на дорогу. Я кивнула, но он этого не заметил. – Ну что? Ты поняла?

– Угу, – ответила я.

– Да, – сказал он. – Никаких больше «угу». Когда ты со мной, ты должна отвечать словом «да». Поняла?

– Да.

– Очень хорошо, – и добавил: – Там, куда мы едем, говорить «угу» неприемлемо. Люди тебя не поймут. Ты должна отвечать «да» или «да?» – если ты чего-то не понимаешь.

Я смутилась.

Говорить «да», когда понимаешь, и «да?», когда не понимаешь…

– Угу, – ответила я.

Г-н Сисак бросил на меня недовольный взгляд. Он с возмущением выдохнул, а потом свернул на левую обочину и остановил пикап. Он наклонился ко мне, одной рукой опустив боковое стекло с моей стороны.

– Выплюнь! – скомандовал он.

– Что выплюнуть?

– Выплюнь это свое «угу» немедленно!

У него при этом был такой серьезный вид, что я напугалась. И когда он сказал «немедленно!» – я сплюнула за окно.

– Пусть твои «угу» останутся здесь навсегда. Когда мы приедем ко мне домой, чтобы я не слышал больше никаких «угу». Ты поняла?

– Да, – поспешно ответила я.

С того дня слово «да» стало моей второй натурой. Не потому, что я выплюнула привычное мне «угу» в окно его пикапа, но потому что всякий раз, когда я слышала его «Ты поняла?», – я автоматически отвечала «да». После «Ты поняла?» всегда должно было следовать «да».

Он приказал мне поднять стекло, а сам вырулил на дорогу.

– Еще одна вещь. Я буду звать тебя только один раз. Не заставляй меня повторять твое имя снова и снова. Как только я тебя позову, ты должна незамедлительно сказать… – он замолчал.

– Уг… да! – «Чуть не забыла», – подумала я.

– Очень хорошо, – похвалил он меня. – А теперь поцелуй меня в щеку.

Я была все еще смущена, но сделала, как он просил.

– Это награда за то, что ты вела себя как следует, – объяснил он. – Когда