незаконности прав Генри Монмута на английский престол, тот мгновенно становился изменником перед лицом всей страны.

И между прочим, за примерами для острастки тоже далеко ходить было не надо. Йорки – эти давние враги – громче всех кричали об узурпации власти, поэтому никому и в голову не пришло засомневаться, что именно они состряпали заговор против своего короля. А дальше – как по маслу: заговорщиков призвали к ответу при полном единодушном порицании их устремлений, и казнь главнейшего недруга – Ричарда, графа Кембриджа уже никого не возмутила… Зато при первом же подвернувшемся случае так великодушно и милостиво был приближен уже наказанный когда-то отцом и сильно присмиревший Эдуард Йоркский.

А тут и герцог Бургундский порадовал: заявил королю Франции, что не намерен защищать ни его, ни страну. А следом за ним и граф Арманьякский прислал парламентеров и от имени короля предложил вместо войны брачный союз с дочерью Шарля Безумного. Так что со всех сторон выходило, что воспринимают его не просто всерьез, а очень и очень всерьез! Куда серьезнее, чем воспринимали отца…

Монмут вздохнул.

Да, пожалуй, следовало бы призадуматься уже тогда. Давно известно: коль все так хорошо – жди беды и готовься принять удар со стороны самой неожиданной.

Его высадка на французском побережье в устье Сены была почти триумфальной. Монмут не сомневался, что с налета возьмет Арфлёр, который словно ключ откроет ему всю Нормандию. Но слабенький гарнизон Арфлёра нежданно-негаданно оказал мощное сопротивление. Монмут две недели обстреливал стены города, пытаясь одну за другой разрушить все его двадцать шесть башен, но пушки и требюше хоть и нанесли постройкам значительный урон, все же не пробили брешей, достаточных для проникновения в город.

Пришлось становиться в непредвиденную долговременную осаду.

И тут случилась первая беда! От августовской жары и осадных условий в английской армии началась эпидемия. Солдат буквально выворачивало наизнанку кровавой рвотой и поносом, и они умирали сначала десятками, а потом и сотнями, устилая могилами поле вокруг Арфлёра.

Затем предвестником еще одной беды стала попытка де Гокура – командующего осажденным гарнизоном – вырваться за пределы города. Сама по себе эта вылазка, конечно же, никого не испугала, и бравый Джон Холланд сумел загнать французских крыс обратно, едва не ворвавшись в Арфлёр следом за ними.

Но сам факт говорил о многом! Чуть раньше от перехваченных французских шпионов стало известно, что безумный король Шарль принял орифламму5 в аббатстве Сен-Дени, а это могло означать только одно – военный вызов Генри Монмута принят, и под священную хоругвь собирается огромное войско, которое уже двинулось навстречу английскому королю, грохоча боевыми доспехами. Если это войско дойдет сюда прежде чем рухнет сопротивление Арфлёра, беды не миновать!

Правда, собственные шпионы доносили, что движется войско крайне медленно из-за разногласий между двумя командующими – Жаном ле Менгром, маршалом Бусико и коннетаблем Шарлем д’Альбре. Но это было слабым утешением для мучающейся поносом армии, поэтому на военном совете постановили восемнадцатого сентября идти на Арфлёр решительным штурмом, пока, как выразился Хэмфри Глостер, «армия не затонула в собственном говне»…

Может, именно это и следовало сделать? Или оставить проклятый город в покое и сразу двигаться на зимние квартиры в Кале?

Король Генри сжал ладони так, что побелели переплетенные пальцы.

Нет! Он пришел сюда как король и пришел завоевывать! Кто виноват, что получилось иначе? Его ли собственный рок или провидение, легкомысленное, как и французы, которым оно решило вдруг благоволить? Кто? Зачем? Почему? Чего теперь спрашивать? Даже если ответы на все вопросы загорятся сейчас перед ним, подобно огненным письменам на пиру у Валтасара, изменить все равно уже ничего нельзя. И всё случилось именно так как случилось, потому что на всё воля Божья, и иначе быть не могло…

А как хотелось, чтобы было иначе!

Тогда, после военного совета, будто подслушав его решение, Рауль де Гокур вдруг решил вступить в переговоры. С печальной свитой всего из двух всадников, бледный, изможденный и еле держащийся на ногах, командующий арфлерским гарнизоном попросил дать ему еще четыре дня.

– У нас кончилось продовольствие, нет воды, – почти шептал де Гокур, – люди не могут больше заделывать бреши в стенах и оборонять их тоже не могут. Если за четыре дня помощь не придет, клянусь собственной честью, двадцать второго числа гарнизон откроет ворота Арфлёра без боя.

Что тут было делать? Рыцарское достоинство не позволяло Монмуту ответить отказом. Да и кто бы на его месте отказал? Идти против людей, которые сами сообщили о своей слабости? Идти, заранее зная, что победа станет легкой, и покрыть себя позором такой победы?! Последний рыцарь на провинциальном турнире не позволил бы себе поступить подобным образом. А король Англии – рыцарь не последний во всей Европе!

И соглашение было заключено.

Тут, по правде говоря, Генри Монмут мало что терял. По его подсчетам помощь Арфлёру не пришла бы и за месяц, так зачем попусту гнать собственных измученных солдат на штурм, где даже при самом слабом сопротивлении кто-то обязательно погибнет. А так – и армия сохранена, и честь, и побежденный заранее противник не лишился последней надежды.

Де Гокур слово сдержал. Двадцать второго сентября ворота Арфлёра, не спасенного собственной армией, открылись, впуская победителей.

Вошли они правда не так торжественно, как собирались, и многие выглядели ничуть не лучше изголодавшихся в осаде горожан. Но победителей еще со времен Горациев не судят – судят они сами и так, как считают нужным!

Английский король кровавой расправы еще не жаждал. Всех пленных рыцарей не самого знатного происхождения велел отпустить под обязательство не брать в руки оружия до полной выплаты назначенного им выкупа. Рыцарей знатных, в том числе и Рауля де Гокур, передал под почётное внимание своего брата герцога Бедфорда. А горожанам предложил присягнуть ему как королю – единственно законному…

И очень удивился, узнав, что желающих присягать не нашлось.

Что ж, законы военного времени в первую очередь касаются побежденных. С реверансами рыцарских турниров у них общего мало, поэтому непокорных горожан попросту изгнали, а город был объявлен новым английским форпостом, наподобие Кале.

Теперь следовало как можно скорее отступить на зимовку в Нормандию, подлечиться, собрать новые силы и продолжить начатое.

Собственные шпионы доносили, что французская армия, узнав о сдаче Арфлёра, изменила маршрут и теперь будет пытаться отрезать путь английскому войску, взяв под контроль все броды и переправы через Сомме. Но Генри Монмут очень надеялся успеть дойти до удобного брода под Бланш-Таке раньше.

Увы… Его армия, пострадавшая от эпидемии,