У мадам обуви немного: босоножки, туфли на высоченномкаблуке и кроссовки (сухие), у самого писателя ботинки и резиновые сапоги, напервый взгляд в них сегодня не выходили, однако. рифленая подошва говорила обобратном, она была влажной. Скорее всего сапоги заботливо вытерли сухойтряпкой, проделать такое с подошвой затруднительно. Значит, либо ВладиславПетрович не так давно выходил в этих самых сапогах, либо решил их вымыть наночь глядя. Я перебралась в комнату Валеры, но здесь меня постиглоразочарование: ничего такого, что позволило бы уличить его в том, что он тайнопокидал комнату.

Я вернулась в холл и услышала, как писатель раздраженноговорит:

— Да, я выходил ночью. Мне не спалось, и я немногопрогулялся в саду, это что, запрещено?

— Нет, — торопливо заверил ВасилийИванович. — Я просто хотел узнать, не заметили вы чего-нибудьподозрительного или, возможно, что-то слышали?

— Я ничего не видел и не слышал, — отрезалписатель.

Дальнейший разговор никаких результатов не дал. Обычнаявещь: никто ничего не видел и не слышал, завтра прибудет милиция, и как бы намс подружкой при таком раскладе в дураках не остаться. Труп видели только мы иголову тоже… Чего доброго — менты решат, что мы и есть преступницы, а водумутим, чтоб отвести от себя подозрение.

От этой мысли мне сделалось так нехорошо, что продолжениеразговора я даже не слышала, а в себя пришла, только когда Женька ткнула менялоктем в бок, и я сообразила, что в холле остались мы вчетвером: участковый,дежурная и мы с подругой. Девушка подтвердила, что Владислав Петровичдействительно выходил в парк и гулял минут пятнадцать, она лично за ним дверьзапирала.

— Это ничего не значит, — заметила Женька. —Он мог выйти на пятнадцать минут, вернуться, затем выбраться через окно ипреспокойно стащить труп.

Я поведала ей о своих исследованиях и горестно вздохнула:

— В лесу как будто были двое. Но мадам и Валера,похоже, комнат не покидали.

— А если кто-то из них не стал рисковать и свою обувьпросто выбросил?

— Тогда мы должны ее найти, — недовольно заметила я.

— Обувь? — вытаращила глаза Женька. — И гдеее искать?

— Не знаю.

Все это время Василий Иванович стоял рядом и взирал на нас синтересом.

— Насчет обуви — это хорошо, надо бы ее найти. Ещепредложения есть?

— Есть предложение выпить чаю, — вздохнула Женька,и мы пошли на кухню.

Пока закипала вода, я с потерянным видом таращилась в окно ивдруг глухо простонала от неожиданной догадки.

— Ты чего? — испугалась подружка.

— Женя, я дура…

— Ну, что ж теперь…

— Да заткнись ты и послушай. Нам Иван Бородин что сказал?

— Он много чего говорил.

— Про Зеленого охотника. Напрягись. Он сказал, что тотиз логова не выйдет, если быть точной, он выразился так: ходить не будет. Апочему?

— Почему?

— Вспомни легенду, то есть страшилку эту дурацкую.

Женька сначала поморщилась, злясь на то, что я заставляю еешевелить мозгами в два часа ночи, затем вытаращила глаза и даже схватилась засердце.

— Потому что похоронили его голову…

— Ну, конечно.

— Господи, так ты думаешь…

— Разумеется, если Иван так уверен, это. значит одно:он эту голову и похоронил.

— Мама моя, так это мы тогда с ним возле мельницыстолкнулись? Он с перепугу рюкзак выронил, а когда мы лежали в отключке, стащилего и голову закопал. Неужто он того… голову, то есть… у какого-то приезжего?

— Вряд ли. У Ваньки в мозгах каша… Скорее всего онобнаружил страшную находку и со своей точки зрения вполне логично предположил,что голова принадлежит Зеленому охотнику, и он ее похоронил, чтобы тот наконецугомонился.

— Девчонки, какая еще голова? — насторожилсяВасилий Иванович. Мы с Женькой сообразили, что о голове он ничего не знает, ипринялись объяснять.

Рассказ наш у участкового вызвал шок. — Ох, какнекстати, — закручинился он. — И так в районе обстановка не очень, атеперь с этим охотником нас во всех газетах пропечатают. Ладно бы простоубийство, а тут такое..; А эти сукины дети из района где? — чуть не плача,возопил он и ударил ладонью по столу.

Мне его чувства были очень даже понятны. Дядька жизньпрожил, увещевая не скандалить пьяных соседей, следил за тем, чтоб ребятня намотоциклах по дорогам не гоняла и не крала яблоки из чужих садов. Худшеепреступление — драка в клубе по пьяному делу или хищение комбикорма с фермы. Ивдруг такое.

Журналисты историю состряпают причудливее «Секретных материалов»,а Иванычу расхлебывай. За мистику и по шеям надавать могут за милую душу, чтобдругим неповадно было. А тут еще мальчишка несовершеннолетний и не совсемздоровый, скажут, тоже недоглядел…

— Вот что, надо с Иваном поговорить и узнать, где онзарыл голову, — заявила Женька. — Идемте.

— Сейчас? — приподнялся со своего местаучастковый.

— С Иваном стоит поговорить нам, — сказалая. — Увидев Василия Ивановича, он может испугаться и начнет в молчанкуиграть. К тому же лучше будет, если кто-то здесь останется и приглядит запостояльцами. Как бы не удрали.

Василий Иванович болезненно поморщился, не зная, что сказатьна это, потом махнул рукой:

— Идите. Только поосторожней, мало ли что… В случаеопасности кричите громче, — присовокупил он, чем отваги нам не прибавил.

И мы с Женькой понеслись в Липатове. Небо на востокепонемногу светлело, и, если честно, особого страха не было. В доме АвгустыПоликарповны горел свет, но открыли нам далеко не сразу. Хозяйка выгляделасонной и удивилась нашему приходу.

— Иван дома? — спросила я.

— Пришел. Говорю, где тебя носит, а он плетет всякуюоколесицу.

— А где он сейчас?

— Спит на терраске. Да зачем он вам?

— Августа Поликарповна, дело важное, Ваня должен помочьследствию…

— Какому следствию? Неужто натворил чего? Так ведь онслабоумный, с него какой спрос…

— Не думаю, что он что-то натворил, но может знать, чтоздесь происходит. Идемте к нему.

Иван Бородин не спал. Когда мы вошли, приподнялся на локтяхи спросил шепотом: