— Не знаю. Он весь белый и дышит с трудом. Мы бросилисьв комнату писателя. Он лежал на кровати и выглядел действительно скверно. Мыбестолково затоптались в дверях, Женька подошла к постели, взяла ВладиславаПетровича за руку и проверила пульс.

— Надо вызвать «Скорую», — волновалась ЛидияАртуровна. — Кто-нибудь должен добраться до Заручья и вызвать «Скорую».

— Это можно сделать по телефону, — заметилая. — Вопрос, когда они приедут? Не проще ли отвезти Владислава Петровичаво Фрязино? На джипе это не проблема, там наверняка есть фельдшер, и дорайцентра рукой подать.

— Не надо никому звонить, — тихо сказал ВладиславПетрович. — Это давление. Я немного поволновался… Я только что выпилтаблетки. Уверен, через час все пройдет. Дорогая, уверяю, тебе не о чембеспокоиться. Извините мою жену, — попросил он, обращаясь к нам.

— Славик… — начала Лидия Артуровна, но он перебил:

— Все будет хорошо.

Мы вышли из комнаты, Бороднянская вместе с нами.

— Что же делать? — кусая губы, спросилаона. — Я так беспокоюсь.

— Подобные приступы у него не редкость? — спросилаЖенька.

— Да, у него гипертония…

— Возможно, действительно стоит подождать? Лекарствоесть?

— Да-да… Спасибо вам, — сказала Лидия Артуровна,пожимая руку Женьке.

— Я… я так испугалась. Хорошо, что вы оказались рядом.Я пойду к нему.

Она скрылась за дверью, а мы вернулись на веранду. Толькотут я обратила внимание, что Горемыкина нет. В самом этом факте не было ничегоособенного, человек ушел, так как помочь больному не мог, а путаться под ногамине хотел, но исчезновение Горемыкина почему-то меня насторожило.

Женьке пришло в голову искупаться, и Валера ее поддержал, яже после сегодняшних событий к реке подходить совсем не хотела, и они ушливдвоем. Я сидела на веранде и листала журнал, оставленный Валерой, не обращаявнимания на содержание, до того была угнетена чем-то, что затрудняласьопределить. При желании это можно было бы назвать предчувствием.

— Анфиса Львовна, — вдруг услышала я совсем рядом,повернулась и увидела Горемыкина.

— Иван Иванович? Так вы не ушли? — обрадовалась я.

— Я, знаете ли… я тут… прогулялся… Я бы хотел с вамипосоветоваться. Знаете, я вас очень уважаю, у вас острый ум… Иногда труднорешить… в этом мире все так запутано…

— Иван Иванович, может, вы подниметесь сюда и мыпоговорим? — предложила я, — Да-да… я через минуту буду… черезминуту… — И он исчез за углом, оставив меня в некотором недоумении.

Минута прошла, потом прошло десять минут, а он все непоявлялся. Я спустилась с веранды и громко позвала:

— Иван Иванович!

Кто-то торопливо прошел за ближайшими кустами, я бросиласьтуда и увидела Колю. Он направлялся к гаражу с ведром воды в руке.

— Вы Горемыкина не видели? — спросила я, почему-тоиспугавшись.

— Видел. Он к деревне пошел.

Не раздумывая, я выскочила на дорогу и побежала в Липатове,очень надеясь, что смогу догнать старика. Однако этого не случилось. Дома я еготоже не застала, и это всерьез меня обеспокоило. Конечно, он мог пойти другойдорогой, в конце концов, он мог вернуться и сейчас преспокойно сидит у нас наверанде, но под ложечкой у меня тревожно сосало, и мысли эти успокоения непринесли. Я бросилась искать Женьку, но они с проклятущим блондином как сквозьземлю провалились. В общем, ничего не оставалось, как бежать к участковому.

Он ужинал, но, как только я объяснила, в чем дело, лишнихвопросов задавать не стал, поднялся из-за стола, и мы вместе покинули дом егородственницы.

— Думаешь, Анфиса, ему что-то угрожает?

— Не знаю, Василий Иванович. Чувство у меня нехорошее…Он мне что-то сказать хотел и вдруг ушел. Странно, да? И дома его нет. Я вдеревню бегом бежала и просто обязана была его догнать.

— Что ж, пойдем в пансионат. Если Горемыкина там неокажется, будем искать. В твое чувство верить приходится. Вова Татарин в водедня два пролежал, родная жена не почуяла, а ты… идем.

Мы выбрали короткий путь до пансионата, о котором я ранее незнала.

Тропа была узкая, Василий Иванович шел впереди, а я за ним ивдруг буквально похолодела от ужаса, услышав за спиной грозный рык. Сначала язакричала, а уж потом обернулась.

Огромный пес мчался на меня из зарослей. Надо отдать должноеучастковому, среагировал он быстро. Раздался выстрел, и зверь упал в полуметреот меня, а я без сил опустилась на землю.

— Что это? — спросила я хрипло.

— Собака… овчарка кавказская… — Василий Иванович приселна корточки и стал рассматривать погибшего зверя. — Отощал-то как… видно,сбежал и долго бродяжничал. А может, дачники какие оставили. Прошлой осеньюсобаку привязали возле магазина и уехали. А ведь, поди, тоже людьми себясчитают. — Он поднялся, помог мне встать и спросил участливо:

— Испугалась?

— Ага. Откуда он здесь взялся? — пробормотала я,хотя участковый в общем-то уже ответил на этот вопрос.

— Жалко псину, — вздохнул он и взял меня заруку. — Вернусь, надо будет его зарыть… Пошли, Анфиса.

Мы подходили к воротам и около них увидели Колю, он шелнавстречу.

— Горемыкин здесь? — крикнула я.

— Не видел, — парень пожал плечами, сворачивая влес.

— Домой? — спросил его Василий Иванович.

— Домой. Машину вымыл, завтра в город…

— А чего по лесу?

— Так ближе.

Парень кивнул нам и отправился дальше, а мы пошли кпансионату. Валера с Женькой сидели на веранде.

— Горемыкин здесь? — спросила я.

— Нет.

— Куда же он делся? Придется опять в деревнювозвращаться.

Однако возвращаться не пришлось. Пока мы прикидывали, гдеего стоит искать, раздался крик, а затем в воротах появился Коля с таким лицом,что сразу стало ясно: у нас опять беда.

— Скорее, — прохрипел он, размахивая руками, ибросился в лес, мы за ним. Всего в нескольких метрах от забора пансионата лежалГоремыкин. Руки раскинуты в стороны, глаза открыты, на лице дикий ужас, а шея…Можно сказать, что шеи не было вовсе, горло точно вырвали, голова держаласьтолько на коже.