– Но Элливаль не граничный город, – растерянно заметил Эдо. – Здесь же нет открытых проходов. И на Другую Сторону отсюда могут ходить только мертвые. У нас это считается аксиомой. А на самом деле не так?

– Отсюда – да, только мертвые, – подтвердил Сайрус. – Живым не пройти. Так не всегда, кстати, было. Побочный эффект успешной попытки обеспечить вечную жизнь мертвецам. Поначалу для мертвых проход тоже был закрыт, но мы эту проблему решили. И не могло быть иначе, мы ради дополнительного развлечения мир перевернем. А прогулки по Другой Стороне вполне ничего себе развлечение. Я сам когда-то часто в Барселону ходил; правда, потом надоело. Как по мне, на Другой Стороне без настоящего тела делать особо нечего. Там надо не видами любоваться, а пускаться в загул и кутить! Но люди из Барселоны к нам попадают, с той стороны проход не закрыт. Причем обычные люди, не маги какие-нибудь. У них нечаянно получается, сами не понимают, как их сюда занесло. В общем, совершенно нормально, что ты из Барселоны сюда пришел. Не ты первый, не ты последний. И что не знаешь, как это у тебя получилось, тоже нормально. Я с многими пришельцами говорил, расспрашивал, как для них выглядело путешествие. Так вот, похоже, по дороге со всеми случается помрачение, или как это сейчас называют – транс? В общем, полубессознательное пребывание между двумя реальностями, когда ты еще не здесь и уже не там. А у тебя как было? Помнишь хоть что-нибудь?

– Я, как минимум, пару часов бродил по совершенно пустой Барселоне, – сказал Эдо. – Район Эшампле, ну или просто похож; на самом деле, я же Барселону почти не знаю, раньше всего один раз туда приезжал, на три дня. В общем, район, похожий на Эшампле, ранний вечер, а вокруг – дома с темными окнами. И ни машин, ни людей, никого. И невозможно выбраться, сколько ни ходил, вокруг все те же ровно расчерченные кварталы, как будто кроме них в городе, да и во всем мире нет ничего. Я, собственно, поэтому думал, что может быть, мне все просто приснилось. На сон было гораздо больше похоже, чем на явь. Такой типичный умеренно неприятный кошмар. Наконец я вспомнил, что у меня есть плеер, включил, и кошмар перестал быть кошмаром. Под хорошую музыку мне почти все равно, где ходить. А потом плеер сел, и я обнаружил, что больше не хожу по темным пустым кварталам, а сижу на берегу. Море ботинки лижет, вокруг огни, а на горизонте маячит сооружение, подозрительно похожее на Веселое Колесо Элливаля… Ты не против, если я теперь для себя покурю?

– Да кури, конечно, – улыбнулся Сайрус. – Я потерплю.

Отхлебнул из бутылки своего мертвецкого лунного рома. Долго молчал, наконец сказал:

– По-настоящему непонятно в этой истории совсем другое. Ты же не тамошний, а наш! Я имею в виду, родился не на Другой Стороне. Виленский же, да? Я тебя помню почти ребенком, когда ты сюда на каникулы приезжал. И вдруг ты оказываешься в Барселоне, причем, по твоим словам, не впервые – но как?! Вы что, научились выходить за черту граничного города, не теряя память? Не утрачивая себя? И храните это умение в тайне? А почему? Что в этом такого секретного? Почему не похвастаться и не научить остальных?

– К сожалению, не научились. Было бы отлично, но нет. Просто со мной случилась история. Говорят, уникальная. Прецедентов вроде бы не было до сих пор.

– Чему именно не было прецедентов?

– Я однажды покинул пределы Граничного города. И почти восемнадцать лет прожил на Другой Стороне – как все наши, сгинув, живут. С новой судьбой, биографией, без намека на память о настоящем себе. А однажды во сне вернулся домой на желтый свет Маяка – знаешь, что это означает?

– Знаю, – кивнул Сайрус. – Я в свое время вашим Маяком интересовался. Прочитал о нем все, что нашел, и ваших людей расспрашивал, когда они к нам приезжали. И поэтому теперь не понимаю вообще ничего.

– А никто не понимает, – усмехнулся Эдо. – Начиная с меня самого. Сперва я пошел на этот сраный желтый свет и стал человеком Другой Стороны – окончательно, целиком, с потрохами. А потом человек, которым я стал, приехал погулять в тот Вильнюс, который на нашей Другой Стороне. И так хорошо погулял, что вернулся оттуда домой. Не на свет Маяка, его я не видел. А в трамвае. Точнее, на игрушечном поезде, который по дороге превратился в трамвай.

– Охренеть.

– Да еще бы. Я с тех пор в таком состоянии постоянно живу.

– Давно я так никому не завидовал! – признался Сайрус. – Хотел бы я такую судьбу!

– Вот ты понимаешь, – невольно улыбнулся Эдо. – Если бы мне в юности какая-нибудь гадалка сказала, как моя жизнь сложится, я бы от ужаса чокнулся. А сейчас даже рад, что так получилось. Дай мне волю изменить прошлое, ничего не стал бы менять. Хотя поначалу был лютый ужас: вернуться-то я вернулся, но так и не вспомнил вообще ничего. Мне рассказали, кто я такой, я это принял на веру. Заново со всеми друзьями перезнакомился, все свои напечатанные работы внимательно изучил. Плюс нашел старые записи – конспекты, заметки, дорожные дневники. Копался в них, знаешь, как слепой стал бы абстрактные скульптуры руками ощупывать, даже без особой уверенности, что это именно скульптуры, а не кривые деревья или обломки скалы. Но потом понемногу стал вспоминать. Здесь, кстати, до хрена сразу вспомнил, в один момент. Все наше с другом элливальское лето, дорогу сюда и обратно, даже часть событий, которые случились потом. И язык же! До сих пор ни слова доимперской речи не помнил, а тут, сам видишь, сразу заговорил.

– С ума сойти, – заключил Сайрус. – А я-то, дурак, думал, что мне больше никогда не будет по-настоящему интересно. Типа все интересное уже успело случиться за четыре тысячи лет…

– Четыре тысячи! – ахнул Эдо.

– Да. Я уже довольно долго… – что делаю? Каким словом процесс моего бытия обозначить? Ну, предположим, живу.

– Слушай, – спросил Эдо, – а в Барселону отсюда живому совсем-совсем не пройти? Или все-таки можно попробовать выбраться вашим путем?

Этот вопрос надо было задавать первым делом, он и хотел, да все не решался, откладывал. И вот наконец спросил, как в ледяную воду нырнул.

– Без вариантов, – твердо ответил Сайрус. – Материальное тело нашими тропами не провести. А тебе очень надо? У тебя там ценные вещи остались? Ничего не поделаешь, придется забить.

Эдо взял флягу с крепкой зеленой шарамбой. Выпил залпом несколько глотков, сколько смог, как лекарство. Больше нечем было себе помочь.

Сказал нарочито небрежно, хотя от ужаса в глазах было темно:

– Ладно. По крайней мере, узнаю, что на самом деле случается с человеком, который превращается в незваную тень.

– С чего вдруг ты это узнаешь? – удивился Сайрус.

– Ну так тело у меня теперь, как у обычного человека Другой Стороны. Может, чуть повыносливей. Мой рекорд на Этой Стороне – примерно восемь часов. Потом начинаю понемножку таять. Дома-то нет проблем, можно сразу вернуться на Другую Сторону. А здесь этот финт у меня не пройдет.

– Вот это номер! – присвистнул Сайрус. – Говоришь, восемь часов? А здесь ты уже сколько? Примерно около двух? Да, за шесть часов ты ни до какого Граничного города отсюда не доедешь. И за восемь бы не успел. Лиловая пустыня, зараза, здоровенная. И после нее еще долго нет никаких городов.