– Это единственное и последнее предупреждение.

Я снова увидела его кулак перед глазами, и потом наступила чернота.

Когда я пришла в себя, в комнате никого не было. Все тело было вялым и безвольным. Я подползла к входной двери и, держась за ручку, сумела подняться на ноги и запереть ее. Потом опустилась на пол, прислонившись спиной к двери, и стала прислушиваться.

Я не могла ни вызвать полицию, ни позвонить друзьям..

Я набрала номер Юджина.

– Что такое? – спросил он. Голос его был холодным и отчужденным – он не простил мне Глена.

– Юджин, ты можешь приехать? Ты мне так нужен, – слабо проговорила я, с трудом сдерживая слезы.

– А, Глена нет, и я снова тебе понадобился? Извини, Циль, ты сделала свой выбор. Я занят.

– Пожалуйста, Юдж, – умоляла я.

– Не могу, извини. – И он отключился.

Я осталась совсем одна.

Не знаю, сколько я просидела, прислонясь спиной к двери. Я сидела без сил и смотрела перед собой. Наконец я сумела подняться и на подгибающихся ногах побрела в ванную. То, что я увидела в зеркале, ужаснуло меня. Глаза запали, вокруг были черные круги, разбитая губа кровоточила, запекшаяся кровь покрывала лицо, шею и грудь. Одежда тоже вся была в крови. Не верилось, что это я, а не кто-то другой. Я залезла в душ и стояла под струями воды, обжигавшими израненную кожу, но я не обращала внимания на боль. Опустившись на колени, я зарыдала, оплакивая все то, что я потеряла, все свои несбывшиеся надежды.

А больше всего я рыдала потому, что знала, что не расстанусь с этой жизнью – даже теперь, после всего, что произошло.

Новый год я встретила в одиночестве, поскольку не могла показаться на людях с синяками и кровоподтеками на лице. Я врала друзьям, врала родителям, а в новогоднюю ночь я оцепенело стояла у окна и ждала, когда часы пробьют полночь, возвестив наступление 2011-го. Неделю я не выходила из квартиры, большую часть времени оставаясь в постели, прижав к себе Люси, которая встревоженными, полными любви глазами заглядывала мне в лицо. Когда я наконец начала выходить, мне повсюду мерещилось лицо этого бандита. У меня не было никаких сомнений, что мой шофер в этом участвовал. Так же, как и наверняка кто-то из швейцаров, который за деньги пропустил его внутрь. Я больше никому не доверяла.

Потом позвонил Винни. На этот раз я ответила.

– Как дела, Молли?

– Прекрасно, – ответила я.

– Ну что, встретимся? Думаю, сейчас ты уразумела, что к чему.

– О’кей, – сказала я.

Выбора у меня не было, и я это понимала.

– На следующей неделе, – сказала я. – На этой я уезжаю.

Я не могла встречаться с ним с таким лицом. Такой радости от моего унижения он не получит.

А накануне того дня, когда я, предположительно, должна была встретиться с людьми, избившими и ограбившими меня, людьми, принуждавшими меня нарушить закон с их помощью, мне попалась на глаза газета «Нью-Йорк таймс». Заголовок на первой странице гласил:

СТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ БАНДИТОВ АРЕСТОВАНЫ ВО ВРЕМЯ ШИРОКОМАСШТАБНОЙ ОБЛАВЫ, ПРОВЕДЕННОЙ ФБР

Крупнейший в истории Нью-Йорка разгром бандитского подполья, читала я.

Звонка от Винни не последовало… И никто не позвонил. Неужели мне так повезло?

Радоваться мне долго не пришлось. Я получила заказное письмо с судебным запросом о явке для дачи показаний. Федеральные власти возбудили дело против Брэда Рудермана, одного из моих игроков в Лос-Анджелесе. Предполагалось, что его фонд был очередной финансовой аферой. В моих играх в Лос-Анджелесе Плохой Брэд пользовался репутацией игрока с легкими деньгами. Дело дошло до того, что, когда я рассылала приглашения на игру, мне отвечали вопросом: «А Брэд играет?» Он играл настолько плохо, что часто казалось, будто он все делает для того, чтобы проиграть. Действительно, никто не может так плохо играть в карты после двух лет постоянной практики. Но именно так плохо играл Брэд.

Я хорошо его знала, и после того, как он поучаствовал в моей игре пару месяцев, я в какой-то момент отозвала его в сторону.

– Не знаю, насколько это вам подходит, – мягко сказала я и предложила ему посещать уроки покера. Я хотела, чтобы Брэд играл, но нужно, чтобы у него были шансы выиграть.

Даже Тоби попытался помочь ему научиться играть, что несказанно удивило меня. Позже я поняла его мотивацию: Тоби устраивало участие Брэда, потому что это привлекало игроков. Но чтобы Брэд продолжал приходить на игры, нужно было, чтобы он лучше играл. Если он проиграет слишком много, он уйдет.

Брэд нравился мне, но в нем чувствовалось что-то странное, как будто что-то в нем было отключено. Казалось, он что-то потерял. Мы настолько подружились, что, когда умерла его мать, я ходила на ее похороны. Его к тому же, по-видимому, что-то мучило, но обычно он был очень приятен в общении. Теперь я поняла, почему его поведение было таким странным: он скрывал серьезные вещи. Большинство инвесторов в его фонде были членами его семьи или друзьями. Он даже не был зарегистрирован в SEC[71], и на момент ареста в его фонде было только шестьдесят тысяч долларов, что никак не соответствовало заявленным инвесторам сорока пяти миллионам. Вот почему, хотя он никогда не выигрывал, он продолжал играть. Все сразу же обретало смысл. Он мог проиграть 5,3 млн долларов в игре, но игровую площадку он использовал для того чтобы собирать миллионы, получая инвестиции от других игроков, поскольку он позволял им забирать его деньги.

И теперь обвинение хотело получить мои показания. Брэд уже раскрыл всю информацию об игре, участниках, проигранных им суммах, о том, куда шли чеки, и, предположительно, о том, что организатором игры была я. Согласно тексту в повестке, Брэд заявил, что это я втянула его в игру и что в подпольных покерных залах у него выработалась игровая зависимость. В результате он утратил моральные установки и вынужден был прибегнуть к «схеме Понци»[72].

Я улетела в Лос-Анджелес.

Мой прежний адвокат в Лос-Анджелесе встретил меня в аэропорту. Процесс дачи показаний, как я и ожидала, оказался неприятной процедурой. Несколько часов подряд я уклонялась от вопросов, подтверждая только мелкие, безобидные детали, и под конец была совершенно измучена. Вопросы к тому же разбередили воспоминания о моей лос-анджелесской жизни, которые я загнала в самые дальние уголки памяти и никогда к ним не возвращалась.

Я давно не была в Калифорнии. Остановилась я в «Four Seasons», отеле, хранившем так много воспоминаний, что мне казалось, будто среди его стен бродят многочисленные призраки. Но все изменилось. Я стала другой. И игра в Лос-Анджелесе стала другой. Рик Саломон обвинил Артура Гроссмана в мошенничестве, и хотя позже он отказался от обвинений, больше его уже не приглашали. Самое интересное, что Тоби тоже крайне редко получал приглашения.