– Константин Львович Анчаров, –повторил я. – Неужели не знали такого?

– Нет, – нервно ответила Руфь.

– Не может быть! Он легенда советскоготеатра. Вы непременно должны были встречаться!

– Ах, Анчаров, – ловко изобразилапробуждение памяти Руфь.

– Да, именно он.

– Константин?

– Верно.

– Мы не общались!

– Совсем?

– Абсолютно. Даже и неразговаривали, – нервно воскликнула Гиллер.

– Вот странно.

– Совсем даже нет, невозможно всехприглашать к себе.

– Моя маменька, Николетта, – сказаля, – некогда любила пить чай с Елизаветой Раскиной, помните эту женщину?

– Кого? – одними губамипоинтересовалась хозяйка.

– Елизавету Раскину, – терпеливоповторил я.

– Куды тарелку ставить? – забасиладомработница, входя в гостиную.

– Не знаю никакой Лизы Раскиной! – взвизгнулаРуфь и тут же налетела на прислугу: – Дура! Сто раз говорила, клади «Николашки»на овальное блюдо.

– Дык вот оно!

– Идиотка! Деревенщина! Принесла круглоеот Кузнецова!

– Не, вытянутое, – в недобрый часзаспорила Маша.

– Кретинка! Убирайся прочь.

– И че я не так сделала?

– Вон!!!

Я с тревогой наблюдал за Руфью. Глупаядомработница способна довести интеллигентную великосветскую даму до натуральнойистерики. Однако воспитанная Гиллер никогда не станет визжать на прислугу вприсутствии постороннего человека. Вот потом, когда гость покинет дом, хозяйкарванет на кухню и надает посудомойке оплеух. Отчего Гиллер сейчас так вышла изсебя? Овальное блюдо или круглое – особой разницы нет.

– И здесь вилка! – бесилась Руфь.

– Тык сами завсегда велите ее к лимонуложить!

– Класть!

– Чаво?

– Не ложить, а класть!

– Так я и поклала, как велено!

– Дебилка, – завизжала Руфь, –к «Николашкам» положена ложка.

– Никак в толк не возьму, – занудилаМаша, – вам не угодить: за слово «ложить» отругали, а сами его говорите!

Гиллер посерела, я на всякий случай принялпозу испуганной собаки, сгорбился, опустил уши и поджал хвост. Впрочем,последнее – шутка. Гипербола.

– Сука! – заорала Руфь.

– Ой, – присела Маша.

– Вали отсюда!

– Уже ушла.

– Живо!

– Простите, Христа ради.

– Собирай шмотки.

– Ой, ой!

– Ты уволена.

– Ой, ой!

– На улицу!

– Ай, ай!

– Без денег!

– О-о-о!

– И рекомендаций!

– А-а-а, – зарыдала Маша.

– Брысь! – рявкнула Руфь и рухнулана диван.

Громко воя, поломойка выскользнула в коридор.

– Какая стерва, – нервно сказалаГиллер.

– Не стоит нервничать, – попытался яуспокоить даму, – так вот, продолжу. Николетта тесно общалась с ЛизойРаскиной, а та жила у вас и бесконечно рассказывала, сколько доброго и хорошегосделала ей Руфь Соломоновна.

– Не было этого!

– Чего? – быстро спросил я.

– Всего!

– Вы не поддерживали Раскину?

– Нет.

– Она здесь не жила?

– Нет.

– Вы ее не патронировали?

– Нет.

– Но зачем Лизе врать?

– Не знаю! Хотела… ну… желала… ох, какоемне дело до чужой лжи!

– Вы, наверное, слышали оскандале? – заехал я с другой стороны.

– Нет! – воскликнула Руфь, даже непоинтересовавшись, о чем речь.

– Я о статье некоего Рольфа проАнчарова, – уточнил я.

– Нет.

– Константина Львовича обвиняли вдоносительстве.

– Не знаю об этом ничего.

– И в кровосмесительном браке с дочерью!

– Понятия ни о чем не имею.

– Жена Анчарова – дочь ЕлизаветыРаскиной.

– Не знаю.

– Она покончила с собой.

– Не знаю, – шептала Гиллер, –дайте воды!

Я схватил бутылку, наплескал в стаканминералки, протянул Руфи и не удержался от замечания:

– У вас великолепная память, вы вмельчайших подробностях рассказали о генеалогии Тильды Бонс-Умер и забыли осенсации с Анчаровым? Право, странно.

– У меня болит голова, – простоналаРуфь.

– Сбегать в аптеку?

– Нет.

– Лекарство есть дома?

– Нет.

– Вызвать врача?

– Не надо.

– Давайте попрошу прислугу отвести вас вспальню.

– Не надо.

– Чем же я могу вам помочь?

– Уходите, – ляпнула Гиллер, нопотом, собрав в кулак остатки самообладания, забормотала: – Давление поднялосьиз-за дуры Машки. Не способна блюдо принести. Прощайте, Ванечка, право, большемне нечего рассказать о несчастной Сонечке. Рада была увидеться!

Мне пришлось подчиниться, я вышел в коридор,двинулся к двери, взялся за ручку и услышал шепоток:

– Эй, чаво ты про Лизку спрашивал?

Из маленького тамбурчика, где, очевидно,находился санузел, выглядывала совершенно незаплаканная Маша.

– Хотел узнать про Раскину, – тихоответил я.

– Зачем?

– Надо.

– Она померла.

– Знаю.

– И чаво еще?