Блин, вот серьезно, да, Макс?

— Что ж, приятно слышать, что по мне, пожилой тетке, скучают такие добротные юноши, — ухмыляется Виола. А я про себя в очередной раз хороню свой длинный и немного окосевший язык.

— Да бросьте, вы совсем не пожилая, а очень даже наоборот, — пробормотал я.

— Жилая? — уточняет Виола.

— Да! В смысле, нет… Твою мать. Извините, — сокрушенно ответил я, пряча взгляд в пол.

Виола деликатно хохотнула и, аристократично двигая бедрами в узких джинсиках, прошелестела мимо, окончательно тем самым вгоняя мой лоб в испарину. Про свой взгляд даже думать не хочу. Поди как у той какающей собачки. Разве что язык не вываливается.

— Вы, Виола, — говорю. — Немилосердны. Боюсь, как бы вскоре, после долгого нахождения с Вами в одном обществе, мне бы за вас драться не пришлось.

— Так это не беда, подлечим потом все ссадины, — подмигнула та, пропуская меня в прохладное помещение медпункта.

Виола тут же облачилась в свой медицинский халат, взглядом приглашая меня присесть на кушеточку. Опять. Оставалось надеяться, что в этот раз без добровольно-принудительного осмотра. Сама же села за свой стол, подперев руки под подбородок.

— Значит, пионер, задача на сегодня у тебя такая — в воскресенье привозили новую партию лекарств, мы с Олей уже начали вчера разбирать коробки, но до конца дело довести не успели, так что перекладываю сию задачку на твои сильные мужские плечи.

Спрашивать о причине неуспеваемости я уж не стал — слегка пьяненкие глаза вожатой все еще свежи в памяти.

— С тебя требуется разобрать остатки, записать в журнал и сложить в ящички, строго по наименованиям. Уж что где и с чем должно лежать, думаю, разберешься, как я убедилась, в медицине ты действительно разбираешься.

— Понял-принял, — кивнул я. — Разрешите приступать?

— Приступай… пионер, — улыбнулась Виола. — Если почувствуешь дискомфорт, то не стесняйся, обращайся, осмотрю тебя… полностью.

Эх, а мне только начало казаться, что она способна на общение без этих ее двусмысленных намеков. Ладно, чего уж там. Мне в последнее время и без этого очень много чего кажется лишнего. Я забрал со стола у Виолы журнал и прошествовал к ожидающим меня коробкам. Схватив сразу парочку, водрузил их на кушетку. Аккуратно вскрыл, будто боясь того, что они внезапно рванут. Но внутри были только лишь совершенно безобидные лекарства — уголь, зеленка, аспирин и иже с ними. В другой обнаружились вата и бинты. В общем, все, рассчитанное сугубо на нужды особо буйных детишек.

— Пиво будешь? — неожиданно спрашивает Виола.

Я невольно сглотнул. Вот, думаю, вашу Машу, начинается. И самое занимательное, что оного-то, как раз, и нет.

— А что, — искренне удивляюсь. — Можно?

— Ага, не хватало мне еще только пионеров спаивать, — усмехнулась Виола. — Но твоя реакция мне интересна.

Я в ответ только поморщился. Тоже мне, блин, приколистка нашлась на мою голову. За какие такие грехи мне все это выпало, напомните?

— Что, осуждаешь? — Виола с любопытством склонила голову на бок.

Я молча отсортировал оставшиеся в коробке бинты в одну кучу и даже с некоторым самодовольством повернулся к медсестре:

— А кто я такой, чтобы осуждать-то Вас, Виола? Всего лишь начинающий ветеринарный врач. И даже пока что не практикующий. А Вы уже человек, очевидно, со стажем, не мне Вас упрекать в том, что Вы можете позволить себе некоторые… вольности. Тем более, с такой-то профессией.

— Не в бровь, а в глаз, пионер, — Виола откинулась на спинку стула, закинув при этом ногу на ногу. Ну ничуть не хуже этой вашей Шэрон Стоун, хочу сказать. — Врачи, как и военные, стареют раньше положенного срока. Таковы издержки. Но мы прекрасно знаем, на что идем, не так ли?

— Определенно, — кивнул я, вспоминая своего первого пациента, которого пришлось усыпить. Маленький котенок, заболевший калицивирозом. Меня предупреждали, что будет очень больно. И даже на пороге смертельной инъекции я еще не представлял, насколько.

— Ладно, не пыхти, соловей-соловушка, коробки сами по себе не опустеют, — быстро соскочила с темы Виола, заметив мой потускневший взгляд.

— Да под разговоры оно как-то и быстрее получается, — усмехаюсь я уголком рта. — А то так аллергия на монотонную работу проявится. А супрастин у вас тут, как я понимаю, если и имеется, то в весьма ограниченных количествах.

— Это почему это ты так решил? — вздернула бровь Виола.

— Так очевидно же, что в лагере все возможные аллергены если и не отсутствуют вовсе, то хотя бы сведены к минимуму. Свежий воздух двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И животных никаких. На официальном уровне, разумеется. Так-то о местной собачке я уже наслышан. Какая тут аллергия уж? Максимум — небольшая диарея после еды с немытыми руками, да коленки разодранные.

— Весьма интересная наблюдательность… пионер, — отметила медсестра, поигрывая в руках стетоскопом. — Не сказала бы, что верная, но логическая цепочка прослеживается, и на том спасибо.

И вот как это воспринимать теперь? Как комплимент или все же как камень в мой огород?

— Даже не буду спрашивать, где я ошибся, — вздохнул я. — А то чувствую, что опозорюсь. Причем в своих же собственных глазах. А мне такого счастья, извините, нафиг не надо.

— А мне всегда казалось, что вы, подростки, все поголовно в себе души не чаете и готовы отпускать себе все грехи, мыслимые и немыслимые, — смотрит прямо мне в глаза Виола.

— Ну, подростки, может, и отпускают, а я… — Пам-парам-парам-пам-пам. Придурок ты с языком без костей. — А я необычный подросток. В чужих глазах, знаете ли, можно оправдаться. А в своих — никогда. Потому что о себе ты уж, как ни крути, а всю правду знаешь.

— Вот уж про необычного это ты о себе-то любимом без прикрас заявил, — и даже ведь не мигает почти. Выдержать этот взгляд человеку неподготовленному, думается, весьма сложновато будет. — Я ведь не всегда пионерлагерным врачом была. И в обычной больнице работать доводилось. И не каждый взрослый способностью обладает так складно рассуждать.

— В обычной больнице, говорите? — переспросил я, старательно не показывая смущения. — И как там?

— Скучно, — честно ответила Виола. — Взрослые все совершенно одинаковые. Что снаружи, что, извиняюсь, внутри. Плюс-минус, конечно. У кого-то легкие прокурены, у кого-то вместо печени сплошной цирроз, у кого-то еще какая-нибудь дрянь имеется. А в остальном ну никаких отличий, как ни бесись. С детьми интереснее в этом плане работать. Иногда мне кажется, что дети даже больше на личностей похожи. У них у каждого есть… индивидуальность.

— Жаль, — вздыхаю. — Очень жаль, что так выходит. Сам это замечал. Сплошной возрастной регресс.

Дверь медпункта внезапно