в прошлом году? Приплыли тоже на моторной лодке познакомиться с ангарским робинзоном да полюбоваться мельницей. Кирсана застали в сарайчике – латал сети. Минувшей ночью снасти исполосовал шальной таймень да так, будто делал это нарочито (старику время девать некуда, сиди и чини!), а сам, окаянный, ушёл, довольный тем, что перехитрил бывалого рыбака.

Оглянулся Кирсан на весёлые голоса – гости уж рядом и представились: искусствоведы Валена Васькина и Влад Карнаушкин. Объяснили цель визита – запишут рассказ, как строилась мельница, да сфотографируют её в разных видах. Старик любезно внял просьбе и, оставив работу, повёл гостей знакомиться со своим хозяйством. Водил да рассказывал часа три. Карнаушкин не упускает из рук фотоаппарат, всё щёлкает и щёлкает, а Васькина, ластясь рыжей лисой (остроносое её лицо и впрямь походило на лисье), пытает Кирсана, нет ли у него каких бросовых старинных реликвий. Старик, хмурясь, мотает головой, мол, нет у него такого, что бы сгодилось на показ модному городскому люду, а что и было, так давно попало в краеведческий музей в Подкаменском. Но Васькина, как осенняя муха, надоедала: «Должно быть, Кирсан Изотыч! Прожить столько лет и повидать!..» А когда увидела в зимовье чучела разных птиц и зверюшек, и вовсе обезумела, прося хоть что-нибудь продать или подарить. Отговориться Кирсан не мог и пообещал даме чучело белки.

Гости выпросились переночевать, чтобы утром со свежими силами отправиться в обратный путь. А вечером Карнаушкин соблазнил Кирсана посидеть за рюмкой коньяка. Гости потчевали хозяина на удивление щедро, и Кирсан, что случалось очень редко, улёгся спать изрядно хмельным.

Проснулся на рассвете, огляделся – гостей будто ветром сдуло. Ни слуху ни духу. Что-то раненько поднялись? И куда поторопились? А чтобы затемно замести следы! Прихватили гостюшки пять чучел – белки, горностая, бурундука, тетерева с куропаткой да с полки в переднем углу икону Божьей Матери и скрылись.

– Тепери и помолиться некому! Будь оне неладны!.. – с досадой промолвил Кирсан. – Сам виноват – позарился на чужое зелье. Искать? Ветра в поле не ищут.

Рассказал о краже Кирсан москвичам. Те, возмущаясь, посочувствовали старику. Большего не обещали и не могли. Только Алина успокоила:

– Мы, дедуля, не бойтесь, вас не обидим… Поверьте!

– Слава те, Господи! Есть на белом свете ишо добрые люди.

Между тем солнце вот-вот должно было показаться, и старец, откинув густые брови, повернулся лицом на восток. В эту минуту Серёга заметил, что его глаза покрыты серой пеленой. Про такие очи говорят: бельмо настрогало. Видит старик совсем плохо. По набитым тропам ходит смело, а сверни в сторону – нащупывай дорогу тростью. Она ему не опора, а поводырь-указатель.

Несколько минут старик, глядя на восходящее солнце, постоял неподвижно и снова обратился к гостям.

– Смею спросить вас, дети, долго ли будете в этих краях?

– А вот посмотрим, как вы живёте, и дальше. Говорили: надо к Падунским порогам посмотреть перекрытие Ангары.

– Тогды прошу в мою обитель, – указал тростью на показавшийся из тумана дом на возвышенной равнине. – Туды…

– Спасибо, – отозвался Серёга. – А прежде знать бы ваше имя-отчество.

– Зовите дедом Кирсаном… Величать – не енерал, не купец…

– Кирсан Изотыч! – воскликнул Серёга – чем страшно удивил и старца, и Алину. Кирсан будто бы даже вздрогнул и, приостановившись, спросил:

– Вам отцовское наречье ведомо?

– Слышите…

– Не чаял. А кто молвил?

– Да мы с вами давно знакомы, – Серёга положил правую руку на плечо старика. – Вспомните-ка, Кирсан Изотыч, тридцатые годы… Как водили по мельнице белобрысого мальчишку… Серёжку Кашина. Вы показываете ему то-сё, а он в горсть муки взял да натёр ею щёки. А вы погрозили шалуну пальцем.

Подумав, старик сказал, что помнит, и загадочно покачал головой. Чудна всё-таки жизнь! Встретились люди, которым, казалось, однажды повидав друг друга, больше не выпадет случая оказаться рядом. Поистине, не сходятся гора с горою, а человек с человеком сойдутся…

Туман рассеялся. Поднялось над горизонтом и во всю силушку заиграло теплом и светом солнце. Тусклая в сумерках, заголубела протока, и ниже по её течению в полукилометре – от острова к острову надводной полоской черкнула плотина. Посреди плотины одиноко стояла и кормилица-мельница…

– Пойду… Буду ждать, ежели не постесняетесь побыть в моём дворце, – тряхнув своей пышной бородой, сказал Кирсан и пошёл прямиком, укорачивая и нащупывая тростью дорожку.

Серёга не гадал, идти или нет, решил сразу, что посидеть со стариком и поговорить (представился, можно понять, счастливый случай) его привычное дело. Человек повидал на своём долгом веку многое – и вдруг его память выплеснет такое, что ахнет весь мир людской. Даже одно то, что дед Кирсан обитает на ангарском острове отшельником много лет, даёт повод для размышления. Согласна ли Алина? Не станет ли ей противно присутствие в жилище «первобытного человека»? Спросил согласия. И обрадовался тому, что она даже и не думала отставать, что ей, столичной горожанке, хотя и непривычно, но шибко интересно побывать в сибирской старинной избе. «Там русский дух, там Русью пахнет», – вспомнив пушкинские слова, представила себе Алина жилище деда Кирсана.

Серёга попросил Алину подготовиться к визиту и объяснил, что надо сделать. Первым долгом запастись терпением на длительный разговор – знал, что такие встречи краткими не бывают. И, конечно, держать наготове блокнот и ручку. Алина поняла намерение своего спутника и порадовала его, сказав, что она владеет стенографической грамотой и если необходимо, то запишет всё услышанное.

Дед Кирсан встретил гостей на сложенном из толстых сосновых плах ухоженном просторном крыльце. Дверь была открыта, и, войдя вслед за хозяином в избу, они очутились в окружении сказочного мира. Все таёжные жители: медведь и волк, зайчиха и лиса, глухарь и горностай – уставились на Алину с Серёгой со всех сторон, страша и удивляя. Алина, взглянув на медведя с раскрытой клыкастой пастью и разбойно поднятой огромной когтистой лапой, ойкнула и отступила назад.

– Что, милая? – Кирсан виновато покачал головой.

– Испугалась…

– Ах, голубушка, виноват. Надо было сказать… Я сам-то привык… И они меня знают… Я их: медведя, как принято, Потапыч, и всех остальных – по именам называю и они меня, кажется, тоже окликают… А на самом деле, знай, это только звериное да птичье обличье. Теперь поняла?

– Ага…

– Пойдёмте в мою столовую. Она вот, за этой перегородкой, – показал дедушка на тесовый от пола до потолка забор. – Что есть, то и поставил… В дороге-то, небось, уж и наголодались?

– Да не шибко, – отозвался Серёга. – Едой запаслись, – достал из баула банку рыбных консервов, пачку печенья, колбасу и четвертушку «Московской», поставил на стол. Но и без Серёгиных гостинцев на столе было что