дюралевым каркасом, остановилась. Возле неё на воде обозначились три чёрные точки…

* * *

Оставлять лодку без присмотра было нельзя. А кто доглядит? Принуждать Алину (знал, что больше не согласится) не стал. Вот ситуация – как говорят, не привязанный, а не уйдёшь.

С прибрежного пригорка послышался зычный голос.

– Се-ергу-у-ха-а! Подожди-и! – и высокий, в расстёгнутой до пояса рубахе мужчина мигом оказался рядом, бросился обнимать. Это был школьный друг Серёги Николай Коновалов.

– Уж и всякую потерял надежду, что когда-то встретимся, Москва далеко, а тут, гляжу, с крыльца «телефонки» спустился вроде знакомый человек… На пригорке постоял, пригляделся: он, Сергуха Кашин. Пойдём гостевать. По старой дружбе пузырёк раздавим…

– Пузырёк придётся оставить… до новой встречи.

– Что же так? Обижаешь.

– Некогда, дружище… Поверь. Даже попроведать отца с матерью и то не знаю, получится ли сегодня.

– Это почему?

– Да и причина-то вроде пустяковая… Этот чёлн без присмотра оставить опасно. Побудешь? Часок-полтора…

– О чём разговор?.. Хоть на сутки, – Николай хлопнул Серёгу по плечу и рассмеялся. – С этой вот красавицей…

– Красавица пойдёт со мною…

Без московских гостинцев идти к родным было не прилично, а пройти мимо ещё хуже. По пути зашли в оставшийся пока на прежнем месте уже одряхлевший магазин. Быстрым взглядом Серёга пробежал по полкам – бедновато живут земляки, выбора нету. Взял, что было: клубничной карамели, пряников, поставляет которые районный пищекомбинат, для отца – бутылку пшеничной водки.

Дома встретили с великой радостью. Матушка Ефросинья Дмитриевна от избытка вдруг нахлынувшего чувства всплакнула, обняла сына, выговаривая за долгую отлучку.

– Совсем отбился, сыночек, от родного угла. Только и утехи, что увидишь в газете твою статейку… Да и то ладно… узнаешь, что жив-здоров.

– Всё нормально… – успокаивал мать Серёга. – Время такое, мама, письма строчить некогда. Может, когда Подкаменное обустроится на новом месте, в вашем доме появится телефон, тогда звонить каждый день стану…

– Хорошо бы…

За столом, после рюмки, Серёга, не ожидая, когда спросят, рассказал о своём путешествии. Отец, услышав, что москвичи очутились здесь сегодня по воле случая, потому что заблудились, от души расхохотался. Как же так? Ведь берега знакомые! Не иначе как проделки распознавшего волюшку Водяного. Позабавился ради шутки, а людям столь беспокойства.

Ефросинья Дмитриевна, скрадывая улыбку, с потаённым любопытством наблюдала за Алиной. Скромница! Не чета иным вертихвосткам, сидит, помалкивая, будто немая. Кажется, только одни сверкучие, как отмытые утренней росой, карие глаза всё объемлют и всё понимают и будто хотят они сказать, кто Алина Серёге: невеста или случайная попутчица, – но смущённые соседством с незнакомыми людьми таятся.

Серёга с Алиной в сопровождении милых старичков и возвратившихся с работы молодых хозяев осмотрели усадьбу – завозню, скотные дворы, огород и наскальное устройство для подъёма вёдрами воды из текущей под скалою речки Иды. Серёга, вглядываясь во всё окружавшее, был задумчив. На прежнем месте родному гнезду быть оставалось недолго, и расставание с ним навеяло жгучее чувство потери близкой душе и сердцу милой старины.

Напоследок отец, всё ожидавший, что сын обмолвится, почему задерживается на отслужившей своё время мельнице, спросил:

– Серёжа, вас, наверное, остановил старик Кирсан? Слышно, он там ещё обитает. Правда или нет?

– Встречались. Старик много знает, рассказывает. Слушать забавно.

– Поди, уж и тайну свою открыл?

– Какую?.. Пока не говорил…

– Да о ней молва-то прошла давно… Мол, ещё отец Сафроний отслужил в церкви под звон колоколов долгий молебен за упокой какого-то большого человека. Помнишь нашего кудесника Андрея Ильича?

– Орешкина? Он же Прядков. Так свою фамилию ставил он ногой на бумагах.

– Чудак он был от природы. Так вот придумал себе занятие – ходит по домам и просит серебряную монету за то, что откроет тайну… Монетку ему дадут и ждут, когда скажет. А он хихикнет и говорит: идите к отцу Сафронию – он молебен за упокой… творил тайный. А ныне уж и отца Сафрония в живых нету – если и знал какую тайну, то унёс с собою в могилу…

– А дед Кирсан?

– Не знаю, сын. Одно слышал – старика пытали даже сыщики – ничего не добились.

– Интересно.

– Может, Кирсан-то что и скажет…

Глава III. И крест на поляне

Алина исписала два толстых блокнота и хотела, чтобы Кирсан Изотыч объявил конец: «Хватит, дева, сказал всё, что знал… Я устал, и ты, вижу, утомилась. Да и ни к чему тебе мои былины. Разве что понадобится Серёге…» Но старик не унимался. Порой об одном и том же случае принимался рассказывать, повторяя, но вдруг спохватывался и, хлопнув ладошкой по голове, говорил, что сбил его с толку Водяной, который поселился в протоке с той поры, как поставили плотину и мельницу. Попервости ни Алина, ни Серёга на причуду стариковскую не обращали внимания – что ни взбредёт в голову старому человеку? Припомнил слышанную в детстве сказку и повторяет. И вот, когда старик очередной раз хлопнул себя по виску, Серёга спросил:

– Что, Изотыч, опять Водяной потянул в глубь протоки?

– Он, он, друг любезный! Жить с ним мне веселей.

– Это что, правда – вы его видели, что ли?

– А то как? Видел. Выплывает, значит, с глубины, залазит на плотину и давай фокусы выкидывать.

– Неужели?! Какие фокусы?

– А всякие. То поёт, шибко голосисто да протяжно, то пляшет, как мужик под хмельком, рисуя коленца. Бывает, вместе и то и другое. Тогда вовсе смотреть на него интересно – артист артистом.

Алина едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Кирсан Изотыч представлялся ей чудаком, каких белый свет ещё не видывал. А может, только Алина, одна она такая, кто ничего не ведает о Водяном?

Спросила:

– Дедушка, а что, Водяной похож на человека, раз он поёт и пляшет.

– Вроде бы… Близ, голубушка, я его не зрил. Наблюдал издали, – старик помолчал. – Друг-то друг, а руку-то подать не хочет… Сколь разов пытался подойти к ему – вижу: стоит на плотине, вроде ожидает, мол, давай, давно не встречались… Я пошагаю и смотрю: он, сердечный, на моих глазах, как тень или туман, исчезает. Раз сердито его окликнул: «Постой!..» А в ответ он сказал, что встречаться ему с кем положено, значит, только в воде… На то, дескать, он и есть Водяной. А што тут сказать? Хозяин барин, ему не прикажешь.

– А не покажется ли нам друг ваш, Изотыч? – попросил Серёга.

– Это вряд ли, – старик поднял голову к небу, – при посторонних не выходил.

– Ни разу?

– Ага.

– Почему?

– Должно так, не велено казаться всякому встречному-поперечному.

– А жалко – посмотреть бы, – глубоко вздохнула