- Что вы, Василий Игнатьевич, как можно. Кстати,девочка очень хочет знать, где находится. Можно ей сказать?

- С ума спятил! - фыркнул Василий. - Не вздумай дажепомыслить.

- Но она обратила внимание на мое имя.

- И что?

- Она права, в России оно давно забыто, там его можнотолько в книжке встретить. А у нас - на каждом шагу.

- Да и черт с ним, - махнул рукой Василий. - Ну и пустьона поймет, что находится не в России. Главное, чтобы точно не знала где. Номаху мы с тобой, конечно, дали. Надо было сразу назвать ей твое настоящее имя.Вас, кавказцев, по всему СНГ разбросано, в любой вонючей дыре вас найти можно.Тыто куда глядел? Должен был сообразить.

- Ничего я не должен, - окрысился Мирон. - Мое дело -математика, а конспирация - это уж ваше. Я к своему имени привык, здесь ононикого не удивляет.

- Ладно, не кипятись, - примирительно произнес Василий.- Ничего страшного пока не случилось и. Бог даст, не случится. Скажи-ка мнелучше, у девчонки уникальные способности только к математике или вообще ковсему, что требует интеллекта?

- Не знаю, - пожал плечами Мирон. - Я больше ничего непроверял.

- Так проверь. Перестань вести себя как посторонний.Знаешь, еще древние заметили, что нет ничего непродуктивнее рабского труда. Рабне участвует в прибылях, поэтому ему безразлично благосостояние хозяина. А тыне раб и должен понимать, что чем лучше ты сработаешь, тем дороже мы продадимнаш товар, и, соответственно, тем больше будет твоя доля. Усвоил, Асланбек?

- Так точно, Василий Игнатьевич. Усвоил.

Мирон ушел в комнату, которой предстояло стать его жилищемна ближайшие недели. Все здесь ему не нравилось: и само здание, и Василий, икомната, и многочисленные молчаливые охранники, и вообще вся эта история.Похитить девочку-калеку! Совсем сердца не иметь надо, чтобы на такое пойти. Онаже совсем еще ребенок и абсолютно беспомощна, защитить себя не может. Но пойтипротив воли отца Мирон не мог. И устоять против денег, обещанных ему за этуработу, тоже не мог. Правда, если бы отец приказал ему сделать это бесплатно,он бы все равно сделал. Потому что всю сознательную жизнь подчинялся отцу ибоялся его.

Его родители были ингушами, но родился он здесь, в ЗападнойУкраине, недалеко от приграничного Ужгорода. Отец был офицером и служил вПрикарпатском военном округе. Антирусские настроения здесь всегда были сильны,"кацапов" ненавидели и презирали, и офицер-ингуш, родители которогопострадали от принудительного сталинского переселения, быстро нашел здесь своюпсихологическую "экологическую" нишу. Сына он назвал Асланбеком,несмотря на сопротивление жены, которая считала, что раз мальчик будет ходить вместную школу и дружить с местными ребятишками, то не надо, чтобы он очень ужот них отличался. Мать считала, что, живя постоянно на Украине, можно назватьребенка славянским именем, но отец был непреклонен. Однако ситуация разрешиласьсама собой: и в детском саду, и в школе Асланбека никто полным именем неназывал, ему придумывали разные прозвища, как произведенные от имени и фамилии,так и вообще непонятно откуда взявшиеся. Сначала Асланбек был сокращен доАслана, потом переведен в более привычного Славу, а потом естественным образомвстал вопрос: "А Слава - это сокращенное от чего?" На выборпредлагались Вячеслав, Станислав, Владислав, Ярослав, Бронислав и Мирослав.Мальчик выбрал последний вариант, он ему отчего-то больше других понравился. Итут же появились Славко, Мирко, Мирча и прочие. В конце концов Асланбек сталвсем говорить, что его зовут Мироном, и поскольку по-украински он разговаривалсвободно, то знание языка в сочетании с типично украинским именем мгновенносняло все вопросы. Аслана перестали дразнить и коверкать его настоящее имя. Изингуша Асланбека он превратился в украинца Мирона, и о его национальностивспоминали только тогда, когда заглядывали в его паспорт. От настоящего украинцаон внешне мало отличался, "чернобровые и черноглазые", если веритьфольклору, всегда были здесь эталоном красоты.

По поводу выбора профессии ему пришлось выдержать с отцомнастоящий бой. Тот настаивал, чтобы сын стал военным, причем требовал, чтобы Асланпоступал в военную академию где-нибудь на Кавказе.

- Ты должен стать ингушским офицером и служить нашейродной земле. Если ты поступишь учиться в Киеве, ты будешь служить в украинскойармии.

Но Аслан-Мирон не хотел быть офицером, он собирался поступатьв физико-технический институт. Мать была на его стороне, она не разделялавзглядов чрезмерно политизированного мужа-исламиста и, как любая мать, нехотела, чтобы ее сын принимал участие в военных действиях. Но отец не уступил.И Аслан поехал во Владикавказ поступать в военное училище. Ему повезло.Стремление к национальному самоопределению во всей своей красе сыграло ему наруку: вступительные экзамены нужно было сдавать на родном языке, а не нарусском и уж тем более не на украинском. Скрипнув зубами, отец разрешил сынупоступать в военную академию в Киеве, но и тут все было не так просто, какполагал кадровый офицер, всю военную карьеру сделавший на западноукраинскойземле. Оказалось, что пользоваться знаниями, здоровьем и силами военного ингушавполне допустимо и ничего зазорного в этом нет, а вот позволить его сыну, вжилах которого не течет украинская кровь, получить высшее образование, да еще впрестижном вузе, дело совсем другое. Даже принципиально другое. Нужно былоиметь украинское гражданство, о чем Асланбек своевременно не позаботился. Идаже связи его отца в Министерстве обороны не помогли, чему, надо сказать, самАсланМирон был несказанно рад. Нужно было срочно искать выход из положения, впротивном случае в весенний призыв Аслану предстояло начать службу в армии, ноименно в украинской армии, чего допускать его отец не хотел категорически. Сындолжен был служить делу ислама, а не православной церкви. Поэтому, скрипнувзубами, отец разрешил Аслану поступать в любой вуз, где есть военная кафедра игде студенты освобождались от службы в армии. Выбор к этому времени был не такуж велик, две попытки поступить в два военных вуза съели почти полтора месяца,и нужно было искать институт, где вступительные экзамены проводятся в августе.Так и получилось, что Асланбек, он же Мирон, смог стать студентом как раз тогоинститута, о котором мечтал, - физико-технического.

Он долгое время закрывал глаза на ту деятельность отца,которая не была связана с его службой. Не замечал, гнал от себя тревожныемысли, старался не думать об этом, убеждая себя, что ему кажется, что он просточрезмерно мнителен. Он не разделял ненависти отца к русским и не понимал его,хотя печальную историю его насильственно переселенной семьи знал наизусть - такчасто ее рассказывал отец. Из Ужгорода они уже давно перебрались во Львов, гдеАслан и закончил школу. В доме часто появлялись люди с заросшими бородатымилицами, говорившие на языке, которого Аслан не понимал. Вместе с отцом ониспускались в подвал, где жильцы каждой квартиры имели собственный огороженный изапирающийся на замок отсек. Потом снова поднимались в квартиру и долго очем-то разговаривали. Периодически в почтовом ящике появлялись огромныемноготысячные счета за междугородные телефонные переговоры, и по проставленнымв счетах кодам городов Аслан без труда определил, что звонил отец чаще всего вМоскву, Грозный, Нальчик и Махачкалу. Хуже всего было то, что Аслан ни разу невидел, чтобы отец звонил по межгороду. Это означало, что звонки эти он делал,когда сына нет дома. Значит, скрывал. Стало быть, коль есть, что скрывать, эточтото противозаконное. Но Аслану не хотелось думать об этом. Он уже сдалэкзамены за четвертый курс и собирался ехать с друзьями в Крым, подСимферополь, когда отец неожиданно сказал: