— Джентльмены, позвольте представиться. Я — профессор АгарБошнаравата!

— Рад познакомиться, профессор! Я — Карл, а это Донни! —имен у меня множество, в моих водительских правах значится: "УлиссМакфэдден", но теперь я среди друзей. Карл — мое подлинное имя.

— Здрасте… — бормочет Донни.

— Ты, Донни, индеец, а я индиец! — говорит Агар.

— Чего? — отзывается Донни.

— Это шутка, Донни… да, гм, это шутка, — вмешиваюсь я.

В это солнечное утро наша машина мчится навстречу новымприключениям. Две недели у меня не было друзей — и вдруг сразу двое!

Но что нас ждет на этом пути — безумные, необыкновенныеприключения или адские муки?.. Не знаю и знать не хочу. Я просто выставляю рукуза окно и чувствую, как струится по ней розовый от зари воздух, вижу, как,сливаясь в одну сплошную ленту, скользит мимо асфальт, вижу в стороне от дорогикачели, а около них — маленького ребенка…

Забавно, что поскользнулся он не на крови, а на блевотине —эту отступницу Вирджинию стошнило, когда он пристрелил тех троих, что пыталисьудрать, и приставил ствол к ее голове. Нога Раймонда поехала, и он тяжелоплюхнулся задом на голову Вирджинии, расколов ее череп и свой копчик.Позвоночник пронзила боль, он вскрикнул, из глаз полились слезы. Как всегда вминуты боли, скорби, гнева, замешательства или когда ему просто было жалкосебя, он склонил голову в молитве.

— Отче Наш Небесный…

— Ну?

Голова Раймонда дернулась вверх. Он огляделся, но никого неувидел.

— Боже?..

— Да здесь я.

Раймонд посмотрел налево, на окно, где на подоконникерасположился здоровенный стервятник, склонив набок черную с пурпурным голову ирассматривая его желтыми глазами.

Закрыв глаза рукой, Раймонд выбросил вперед вторую.

— Отыди от меня, Сатана!

Несколько секунд он подождал, а когда услышал шуршаниеперьев, приоткрыл глаза и сквозь щелку в пальцах выглянул в сторону окна.Стервятник передернул крыльями, точно пожал плечами, и подпрыгнул, будтоготовясь взлететь.

— Как хочешь, чмо. Твое дело. Это ты меня звал, не я тебя.

— Погоди!

Птица обернулась и выгнула длинную голую шею, глядя наРаймонда из-под расправленного крыла.

— В чем проблема, поц?

— Ты не… Сатана?

— Ты про того типа из ада, в которого кто-то из вашегонарода верит?

— Э-э… да.

— Недоносок, который так и не вышел из реанимации. Вряд либедняга вроде Сатаны далеко ухромает, если его все время шпынять.

— О чем ты говоришь?

Большой черный стервятник снова повернулся посмотреть наРаймонда. Теперь эти желтые глаза стали томными, почти грустными.

— Никогда не переставало меня забавлять, как эти людишки,хоть сколько-нибудь понимающие, что на этой планете они творят друг с другомкаждый день, могут волноваться и ломать свои куриные мозги, как бы им непопасть в неприятное место, которое называется ад. Хрен им.

— Я не хочу гореть!

— Ну-ну. Тогда у меня есть для тебя плохие новости. Нонасчет попасть в ад можешь не волноваться.

— Ты сам говоришь, что ада нет.

— Раймонд, ты мудак. Ты ничего не понял, что я сказал.

— Кто ты такой?

— Имя мое — Бог, а ремесло комедия.

— Ты не можешь быть Богом. Ты же просто стервятник.

— Каждый лезет с критикой. Кто-то ж должен прибрать бардак,который вы творите? Я назначил стервятника как птицу вашей планеты. А что,по-твоему, мог бы я тут сделать из неопалимой купины? А вот в чем ты мнеповерь: пройдет очень немного времени, и тебе тут будет так весело, что мало непокажется.

— О чем ты?

— Минут через пять ребята из АНБ и ФБР начнут утюжить этоместо бульдозерами, и тогда твой стебанутый вождь устроит костер из вас всех.

— Ты про Дэвида?

— Про того типа, которому ты дал играть в "спрячьколбаску" с твоей женой и дочкой.

— Но Дэвид — твой сын!

— Не смеши меня.

— Дэвид тебе не сын?

— Этот мишугене даже не умеет толком играть на гитаре. Тыдумаешь, мой сын не сумел бы сыграть на гитаре уж хотя бы не хуже Хендрикса?

— А Иисус?

— У этого мужика были стальные яйца величиной с арбуз. Вотон мне нравился. Мы с ним много трепались.

— Но ведь Иисус — твой сын? От Девы Марии?

— Слушай, ты, чмо! Прежде всего, если бы я захотел иметьребенка от вашей человеческой женщины, она уже не была бы девой, когда я бы сней закончил. Мужские божества любят засадить поглубже не меньше всякогодругого. Но детей у меня никогда не было. Были у меня эмоциональные проблемы, ия не хотел рисковать их передачей по наследству. Кое-кто из других богов любилповаляться с девками на сене, но потомство их слова доброго не стоит. Ни на чтоони толком не сгодились. Сам подумай, можно ли заработать на жизнь метаниемдиска?

— Как? Другие боги?

— Нас целая кодла была. Мы делили обязанности. Кто занималсяпосевами, кто бурями, кто океанами. В таком роде. Были даже боги вроделесничих. Тысячи нас были. Если ты хотел чего-то сделать, молился тому богу,который такими операциями занимался. Боги тогда отвечали на молитвы вряд либольше, чем я сейчас, но по крайней мере существовал представитель на месте.

— А что ты делал тогда?

— Надзор на местах. Я был суперинтендантом по зданиям истройплощадкам. Большие шишки не хотели мне давать реальной работы с населениемземли. Говорили, что я нестабилен. В общем, они были правы. Никто не захотел быоказаться со мной рядом, когда на меня накатывало.

— И что сталось с этими богами?

— Я их убил. Я Бог ревнивый.

— А как ты это сделал?

— Отрезал их от источника веры. Чтобы поддерживать жизнь вбоге приличного класса, много нужно верующих.

— Ты… отрезал их от источника веры?