Она встает, лицо у нее красное. Она указывает на дверь. Онавидела, что я нарочно разлил суп! Она знает!

Ах вот, значит, как! Сейчас меня подвергнут унижению.Вытолкают взашей при всем честном народе. Хочется провалиться сквозь землю. Ясмотрю на суповые ручьи, текущие по чистой белой скатерти.

Швыряю тарелку с салатом в стену и ухожу.

Направляясь к прихожей, я прохожу через вторую комнату.Люди, которые не сидели за столом и не видели, что случилось, но слышали шум,пялятся на меня, как на дикого зверя в клетке — словно на какое-нибудьдвухголовое чудище — меня всего затрясло.

Выйдя на улицу, я остановился и оглянулся краешком глаза. Ячувствовал всем телом, как они там внутри толкуют: "Кто был этотчеловек?", "Кто его пригласил?". Я им еще покажу.

Спустя час я возвращаюсь, приодевшись по-особому. По своемуобыкновению, я нарядился индейцем: набедренная повязка, бандана с двумя-тремяперьями, лук, стрелы, мокасины. Лицо раскрашено. Вначале я заглянул в окно,шпионя за ними. Они все веселятся, болтают на сытый желудок — никого не огорчилмой уход. Как они все счастливы!

Наверху, в спальне, открыто окно. Я стреляю в него из лука.Там никого нет — я услышал лишь, как ударилась об пол стрела. Проникнуть черезэто окно? Пытаюсь влезть по кирпичной стене — не получается.

Тогда я начинаю писать на доме всякую всячину. Пользуясьсвоим тюбиком с краской для росписи лица, я вывожу: "Долойсволочей-педантов, которым плевать", "Здесь живут сволочи","Ханжи завладели всем".

Я почти наг и благодаря этому чувствую себя безумнымдикарем. Мое тело распалено. Когда у меня встает, я величественным шагом вхожув дом через парадные двери, держась с несколько надменной, королевскойлюбезностью, точно благородный вождь стародавнего Союза Индейских Племен.

И замираю посреди гостиной. Проходит несколько секунд —секунд, которые длятся целую вечность.

Мне хочется пунша.

Испуганные вскрики, хихиканье — некоторые женщины заметили,что под набедренной повязкой топорщится мой исполинский дружок. Постепенно воцаряетсямолчание. С суровым лицом неотесанного дикаря, с безмолвной торжественностьюиндейца я поднимаю чашу с пуншем и приникаю к ней губами.

Тут хозяйка, узнав меня, опять начинает орать и визжать!

Стремительно обернувшись, я натягиваю тетиву…

И стреляю вслепую…

Столпотворение, сущее столпотворение!

Быстрый и проворный, я выпускаю стрелу за стрелой!

Женщина, стоявшая рядом с хозяйкой, была ранена в глаз изакудахтала, как курица! О, друзья мои, это шикарное жилище напыщенных снобовпревратилось в настоящую прерию, в арену неистовых схваток! Клянусь! Стрелы,рассекая воздух, ложились точно в цель. Вопли! Хаос! Трусливые хамы, паникуя,спотыкались друг об друга, пытались сбежать от моего гнева. Когда стрелы вколчане иссякли, я обнажил нож.

Размахиваю ножом! Испускаю боевой индейский клич! Отхожучерез кухню, где еще несколько минут назад толпились и болтали люди.Выскальзываю с черного хода. Грациозно и ловко преодолеваю живую изгородь икирпичную стену. Помню, в окне соседнего дома, мимо которого я бежал, мелькнулочье-то лицо. Мои мокасины, как ветер, летят, над безупречно подстриженнымигазонами, ведь я — последний свободный индеец на свете, а это — последняявеликая победа благородного дикаря: кровавая битва при коттеджном поселке"Брентвуд-Эстейтс" 14 апреля в Лето Господне 1996-е…

Гости гонятся за мной на своих машинах… Слышу характерный,предательски-громкий глас огромного шикарного исчадия Детройта. Он нарастает —исчадие, съехав с подъездной дорожки, разгоняется, преследуя меня. Погоня! Но яуже в кустах, бегу, припадая к земле. Машины далеко, с той стороны газонов.Враги прочесывают местность, встречаются на перекрестках и еле слышными натаком расстоянии, встревоженными голосами перекрикиваются из машины в машину.

Ноя легко ухожу от них.

Спустя несколько часов…

Моя комната! Какой беспорядок — просто ужас! Я подавлен, имне совершенно не хочется прибираться в остальной части квартиры. Вижу на полухудожественно разложенные брюки — и на душе становится легче. Я вспоминаю, чтоквартира принадлежит мне. Несмотря на всю ее общую обшарпанность, ее интерьеротныне несет отпечаток моей индивидуальности. Гляжу на кухню, начищенную доблеска. В квартире жуткий беспорядок, но кухня — просто картинка, да!

Вначале этот контраст вызывает у меня огорчение — затемприступ отчаяния — неприятное ощущение — стыд — тут мои глаза загораются —какой прекрасный беспорядок!

В каждом углу — идеальный беспорядок, абсолютный хаос…

Я в жизни не смог бы так гениально расположить их — этивещи, разбросанные волей случая: полувывернутые джинсы на полу, из однойштанины выглядывает носок, к ширинке прильнули трусы — кроссовки обращеныносами в разные стороны, одна завалилась набок — стопка бумаг и журналов укровати, растерзанная, кривая, вот-вот упадет.

Я люблю этот беспорядок — сердечно обнимаю его — я валюсьснопом на кровать — о, идеальный беспорядок, и я — в его композиционном центре!

Я взъерошиваю себе волосы — хохочу — включаю дурацкийтелеканал, который в жизни не смотрел — из уголка моего рта текут слюни, но мнеплевать — теперь я упиваюсь своим беспорядком…

Спустя еще несколько часов, поздним вечером того же дня, в"Вафли-хаузе" я завожу нового друга. Этого человека по имени Донни ягде-то встречал или просто смутно запомнил в те две недели, которые гуляю наволе. Увидев его сидящим у стойки, я узнал его, вспомнил имя и произнес еговслух. Если бы я не вспомнил его имени, не случилось бы ничего из того, чтослучилось той ночью, и вся моя жизнь и его жизнь пошли бы по другому руслу.

Мы сели, разговорились. Донни тоже не нравилась работа,которой он занимался — его распределили на кладбище, — и услышав, что сегодня ябросил работу, он решил бросить свою. Мне кажется, он умственно отсталый, самоемягкое — тугодум, но он честен и говорит правду любому, кто бы его о чем ниспросил. Он человек тихий, замкнутый. Сомневаюсь, что люди вообще с нимразговаривают. Он наверняка уже много месяцев толком ни с кем не беседовал.

Донни маленького роста. Носит комбинезон и ковбойку, а такжекроссовки разного цвета. Свою бейсболку надвигает на глаза, поэтому с первоговзгляда кажется, что у Донни зловещий вид, а затем — что просто дурацкий.Говорит он медленно и очень неуверенно, как Майкл Дж. Поллард, и есликогда-нибудь кто-то решит воспеть Донни на голубом экране, лучше Майкла Дж.Полларда им для этой роли не найти.