Государственные деятели, со времен Венского конгресса оберегавшие Европу от катастрофических войн, покинули сцену. Талейрана и Меттерниха давно уже не было в живых. В 1894 г. Гладстон оставил пост премьер-министра. Выборы 1895 г. выиграл аристократ-тори лорд Солсбери. Он вел привычную внешнюю политику «блестящей изоляции», производя лишь необходимый минимум телодвижений, пока Британия «лениво дрейфовала по течению, периодически выставляя багор, чтобы избежать столкновения». По поводу вмешательства во внутренние дела других европейских государств Солсбери сказал: «Нет другой практики, какую народы так единодушно не осуждали бы, а правительства более последовательно не осуществляли бы». Он этого делать не будет.

Бисмарк ушел в отставку; но век близился к концу, и казалось, что спокойствия Европы ничто не потревожит. Британская королева Виктория, государыня пятой части населения мира, приходилась бабушкой королю Германии Вильгельму, и он ее регулярно навещал. Принц Уэльский отдыхал во Франции и бегло говорил по-французски. Туризм на Французской и Итальянской Ривьерах процветал. Годы с 1871-го по 1914-й не зря называли belle époque («прекрасной эпохой»).

В знак такого оптимизма в 1899 г. русский царь созвал мирную конференцию в Гааге, где предложил Европе если не запретить войны полностью, то как минимум содействовать разоружению и ограничить использование любого нового пугающего оружия, поступающего в производство. На конференции получили развитие положения Женевской конвенции 1864 г., регулирующие обращение с военнопленными и мирным населением. Новая конвенция не позволяла отдавать на разграбление оккупированные города, запрещала сбрасывать бомбы и применять удушающие газы с воздушных шаров, убивать гражданское население. Был учрежден арбитражный суд, куда могли обратиться конфликтующие государства. Провозглашалось: «Поле боя как арена, где решаются споры, постепенно уступает место арбитражному суду». С этим все вроде бы согласились.

На таком обнадеживающем фоне европейские столицы расцвели выставками, музеями и прочими туристическими объектами, многие из которых демонстрировали глобальное превосходство Европы. Имперское противостояние требовало выражения и внутри страны. Британское Министерство по делам Индии в Уайтхолле построили вокруг Дурбар-корта[24], а королеве Виктории во дворце Осборн-хаус прислуживали индийские слуги в тюрбанах. В Бельгии строились конголезские «национальные деревни», где вывезенные туземцы подбирали брошенные туристами монетки. В 1900 г. ко Всемирной выставке в Париже возвели Гран-Пале – Большой дворец, в павильонах которого сорок стран представили свои достижения. Выставку объявили «символом гармонии и мира для всего человечества». Ее посетили 50 млн человек.

На горизонте забрезжил XX век: в сфере влияния Европы находилась половина населения мира, Европа контролировала 85 % мировой торговли. Лондон с его 6,5 млн жителей был крупнейшим городом Земли. Никакой другой континент или группа народов никогда не претендовала на такое господство над миром. Оно вселяло уверенность, что европейцы – высшая раса, имеющая право, а может, и обязанная завоевывать другие народы, чтобы повелевать ими и обращать их в христианство. Такое могущество свидетельствовало, что Европа достигла пика своего развития и испытывала соблазн определять мировую цивилизацию в собственных терминах. В этот самый момент она опасно приблизилась к солнцу.

Мемуары, повествующие о рубеже XIX–XX вв., окрашены ностальгией. Они переполнены воспоминаниями о прекрасной осени империи. В них перечисляются моменты, когда смелые политики, мудрые решения или чистая удача могли бы помочь избежать грядущей трагедии. Из нашего времени этот период представляется эпохой самодовольства и самонадеянности, но самой его бросающейся в глаза чертой было отсутствие достойных лидеров. Европа XIX в. строилась усилиями предприимчивых и проницательных государственных деятелей, пусть ими и не всегда двигали благие намерения. В начале XX в. не многие соответствовали такому описанию.

Противоборствующие союзы – наследие Бисмарка – зажали Германию и Австрию между Францией и Россией. Британии поневоле приходилось поддерживать некоторое равновесие. Она была благожелательно настроена к обеим сторонам: ее отношения с Германией традиционно были доброжелательными, а с Францией наладились не так давно. В 1898 г. Британия повздорила с ней по вопросу захвата французами поселения Фашода на Верхнем Ниле и по поводу вылова рыбы у Ньюфаундленда. Переговоры 1904 г. закончились подписанием соглашения, которое назвали «Сердечным согласием» (Entente Cordiale). Это был не военный союз, а колониальный размен. Но так как Франция на тот момент состояла в союзе с Россией, любые знаки добрых отношений между Францией и Британией нервировали кайзера Германии Вильгельма II. В следующие десять лет кайзеровская паранойя будет главной действующей силой в Европе.

Россия тоже была неспокойна. Николай II правил страной, которая переживала период взрывной индустриализации. Ее темпы роста, хотя и стартовал он с низких позиций, превосходили темпы роста Германии и приближались к американским. Однако правящий режим был неустойчив. Во Владивостоке бунтовали моряки, в Москве – студенты. Еврейские погромы в России и в странах, входивших в сферу ее влияния, шокировали Европу; тысячи евреев бежали в западные страны, в Америку и Южную Африку. Через временный лагерь у станции Халл в одном только 1906 г. прошло рекордное число беженцев – 75 000 человек: их держали там в карантине на полпути с материка в Ливерпуль и далее в Америку.

В 1905 г. Япония в Мукденском сражении в Маньчжурии положила конец мечте Николая расширить свою империю на восток. В том же году он потерял свой Тихоокеанский флот в Цусимском сражении. Это было серьезное предупреждение – первое поражение, какое современная азиатская держава нанесла европейской. Побитый Николай попытался успокоить народ манифестом, провозгласившим половинчатые внутренние реформы, включая свободу слова, вероисповедания и собраний. Но Россия в тот момент напоминала Францию 1780-х гг. Реформы были начаты слишком поздно, империя была обречена.

Европейские лидеры вели себя все воинственнее. Процветал ура-патриотизм, а политики и пресса подстрекали слабых государственных деятелей к милитаристской браваде. Начальник германского Генштаба генерал Шлиффен в качестве ответа на союз Франции и России составил план превентивного вторжения в Северную Францию. Такой шаг оградил бы Германию от французской военной угрозы, прежде чем Россия сможет мобилизоваться и открыть второй фронт.

Кайзер Вильгельм II, одержимый идеей обзавестись флотом, не уступающим британскому, немедленно начал гонку вооружений. Общественное мнение вынудило британское либеральное правительство ответить Германии флотом новейших линейных кораблей – дредноутов. Черчилль записал: «Адмиралтейство требовало шести кораблей; экономисты предлагали четыре; в итоге мы сошлись на восьми». Расходы росли, и министр финансов Дэвид Ллойд Джордж увеличил базовую ставку подоходного налога до 3,7 %, а повышенную – до 7,5 %. Однако палата лордов отклонила проект бюджета, что спровоцировало конституционный кризис 1909 г. В 1911 г. Британии пришлось наконец ограничить полномочия высшей – потомственной – палаты своего парламента.