– Павел? – изумленно переспросила Эстер Львовна. – Павел?!Ах, да! Увы, ничем не сумею помочь. Он покинул сии стены, отбыл прочь!

– Куда? – Я на секунду выпал из образа мужчины, замученногосветским воспитанием.

Эстер Львовна мягко улыбнулась:

– Прошу вас, проследуйте в гостиную.

Я церемонно раскланялся, втиснулся в прихожую, стащилботинки и был препровожден в уютную комнату, заставленную темной мебелью,обитой синим шелком. Эстер Львовна опустилась в кресло, указала мне сморщеннойрукой на диван и хорошо поставленным голосом преподавателя сказала:

– Давайте сначала уточним, об одном ли человеке мы ведемречь? Данную жилплощадь временно занимал Павел Николаевич Бурцев, москвич,врач. Это ваш друг?

– Да, да, – поспешно согласился я. – Отчего же Паша решилжить на съемной квартире? Вы не интересовались?

Эстер Львовна деликатно кашлянула:

– Естественно, сама бы я ни за что не стала проявлятьнеуместного любопытства, но Павел Николаевич, человек деликатный, разъяснилситуацию. Он развелся с женой, оставил ей квартиру и, пока не приобрел новую,снимает жилье. Исключительный человек, оплатил сразу за три месяца. Ничего неиспортил, не сломал, не разбил, оставил после себя полнейший порядок и уехал. Ябы с удовольствием продлила наш контракт, но Павел Николаевич, к моемуглубочайшему сожалению, уже успел решить квартирный вопрос. Ах, конечно, неслишком хорошо так говорить, но вы понимаете меня, не так ли?

Я кивнул:

– Конечно, сдать квартиру сейчас трудно, да и опасно. Всякиелюди встречаются, много безответственных, балующихся алкоголем.

Эстер Львовна снова кашлянула:

– Совершенно согласна с вами. Кстати, если надумаете, могувас пустить, потому что вы производите впечатление человека нашего круга. Ваширодители, случаем, не из мира науки? Мы с покойным мужем всю жизнь преподавалирусскую советскую литературу в МГУ, увы, сейчас жестокое время, и доктор наук,у которого десяток монографий, я имею в виду себя, вынужден съезжать на дачу, ав свои апартаменты пускать чужих людей, чтобы не умереть с голоду.

– Мой папенька не имел никакого отношения к науке, он былписателем. Павел Подушкин, очень популярный в советские годы автор, а матушка –актриса, она в добром здравии, но сейчас уже не играет на сцене.

– Павел Подушкин, – всплеснула ручками Эстер Львовна, –боже! Какой пердюмонокль! Вон там, в шкафу, много его книг, часть савтографами. Одна из моих аспиранток писала кандидатскую на тему «Образрусского барина в советской прозе на примере книг Павла Подушкина». Вот тогдамы и свели знакомство. Ну-ка, подождите!

Легко вскочив, Эстер Львовна подошла к полкам, вынула хорошознакомый мне том в бордовом переплете, раскрыла его и сказала:

– Смотрите.

Я глянул на слегка пожелтевшую страницу и ощутил болезненныйукол в сердце. Знакомым, мелким, очень аккуратным почерком была сделананадпись: «Уважаемой Эстер Львовне от автора с наилучшими пожеланиями. ПавелПодушкин».

– Это ведь ваш папенька писал? – ажитированно воскликнулапрофессор.

– Совершенно верно, – дрогнувшим голосом ответил я.

– Боже! – занервничала Эстер Львовна. – Вот так встреча! Чтоже мы сидим без чаю? Голубчик, Иван Павлович! Впрочем, можно вас Ванечкойзвать?

Я только кивнул, так как потерял дар речи. Надо же, ясчитал, что отец давно незаслуженно забыт. Странные люди современные издатели,сейчас выпускается море второсортных произведений, а собрание сочинений ПавлаПодушкина стоит нетронутым. Большое количество великолепных, как теперь ихназывают, дамских романов, ну почему они не востребованы? Впрочем, я давносмирился с несправедливостью и решил, что отец умер не только как физическаясущность, но и как литератор. Но, оказывается, еще есть люди, у которых домабережно хранятся его книги!

– Эстер Львовна, – спросил я, справившись с нахлынувшимичувствами, – не сообщил ли вам Павел адрес своей новой квартиры?

– Нет, Ванечка, он просто попрощался и уехал.

– И как его найти?

– Понятия не имею.

– Может, знаете, где он работает?

– Увы, мне известно лишь, что Павел Николаевич врач, похоже,по женской линии.

– Отчего у вас возникла такая уверенность?

Эстер Львовна улыбнулась:

– Проказник он. После того, как квартира освободилась, сюдаженщины звонить начали, Павла спрашивать. Одна по отчеству его величала, другаяпросто по имени, третья по фамилии. Я, естественно, всем отвечала: «Он уехал».

Стоило Эстер Львовне объяснить, что Бурцев покинул съемнуюквартиру, как начинали доноситься крики:

– Не может быть? Куда? Почему?

Очень скоро Эстер Львовна сообразила: милый Павел ловелас,юбочник, неуправляемый бабник. Профессор не осудила Бурцева, молодой, свободныймужчина волен вести себя, как ему заблагорассудится. Ей было жаль глупыхженщин, двое из которых даже явились к ней лично. Одна, совсем молоденькая, скруглым детским личиком, услыхав от Эстер Львовны про отъезд Павла, заплакала ивсе повторяла:

– Ну посмотрите в комнате, вдруг он для Веты письмо оставил!Не может быть, чтобы ничего не было. Неправда!

Другая, сильно размалеванная, в невероятном наряде, тоже нехотела уходить.

– Вы понимаете, с кем имеете дело, – топала она ногами,наступая на Эстер Львовну, – я лучшая актриса современности, звезда… Дайтеномер его мобильного, адрес, живо.

Выслушав рассказ пожилой дамы, я только горестно вздохнул:

– Вот беда, я очень надеялся найти хоть какой-то след Павла.

Эстер Львовна засмеялась:

– Ну вам, милый Ванечка, сыну Павла Подушкина, я помогу срадостью.

– Каким образом? Ведь вы не знаете его новый адрес.