Мы спешились. Он не двинулся с места, но широко раскинул руки, и голос его загремел на весь двор:

– Добро пожаловать, достопочтенные гости, добро пожаловать!

К моему изумлению, говорил он по-чиаворски. Поскольку местоположение этой страны в Антиопе весьма благоприятно для торговли, язык ее был известен многим, и все мы говорили на нем куда более бегло, чем по-выштрански. (К тому же, как я узнала позже, лишь единицы среди выштранских бояр действительно знали язык своих подданных, большинство же предпочитало бульский, язык царя, а в общении с местными полагалось на нижестоящих, и Кирзофф не был исключением из этого правила.) Но я полагала, что главная причина стояла по правую руку от него – желтоватая кожа лица и манера одеваться позволяла сразу узнать в этом человеке чиаворца. Должно быть, это и был его ученый друг.

Следуя примеру хозяина, эрл ответил в той же манере.

– Для нас большая честь быть принятыми в вашем доме, Иосиф Абрамович, – сказал лорд Хилфорд, поднимаясь на крыльцо. При этом он не сумел сдержаться и поморщился: несмотря на прекрасные палатки, предоставленные Лединским, путешествие не пощадило его больных суставов. – Я – Максвелл Оскотт, эрл Хилфордский.

Затем он по очереди представил боярину всех нас. Меня Кирзофф, на бульский манер, расцеловал в обе щеки. Я перенесла его приветствие стоически, внутренне сожалея, что он не поступился обычаем дружеского приветствия сразу же по прибытии в пользу более цивилизованного ширландского обыкновения приветствовать гостей, предварительно позволив им хоть наскоро умыться. Мои волосы слиплись от запекшейся крови там, где нависшая над дорогой ветка сшибла с меня капор и расцарапала кожу.

После этого хозяин представил нас своему другу. Гаэтано Росси склонился к моей руке с казенной вежливостью, которой я была очень рада: в памяти в самый неподходящий момент всплыла моя же собственная игривая шутка о Джейкобе и чиаворских танцовщицах.

– Но время позднее. Идемте же в дом, – сказал Кирзофф, когда с представлениями было покончено. – Там вас ждут слуги, своих крестьян можете отправить обратно.

Думаю, ощетиниться меня заставил пренебрежительный тон, в коем это было сказано. Возможно, в качестве горничной Дагмира была ужасна, но я внезапно решила не расставаться с ней. Потребуй от меня кто-либо объяснить это логически, я бы ответила, что не заметила в этом охотничьем домике ни следа других женщин. Кирзофф, по словам Лединского, был вдов, двое его взрослых сыновей пытались добиться фавора при царском дворе, а подыскать женскую прислугу специально к нашему прибытию он, конечно же, не успел. И если уж доверять застегивать на мне платья какой-нибудь выштранской неумехе, пусть это, по крайней мере, будет знакомая мне неумеха, а не совершенно чужая.

Однако моя реакция была совсем не рациональной. Мне просто не понравилось, что он пытается разлучить нас с Дагмирой и Ильишем. Я даже едва не заявила об этом вслух, что было бы непростительной грубостью. Вместо этого я прибегла к дурацкой пародии на одну даму, с которой была знакома дома.

– О, нет, я просто не смогу здесь без Дагмары! – воскликнула я, намеренно исказив ее имя. – Все это время она была моей единственной компаньонкой, мы хорошо узнали друг друга… Нет, нет, без нее мне будет так одиноко! И, конечно же, ее брат, э-э… тоже должен остаться.

Здесь я нарочно запнулась, небрежно указав в сторону Ильиша, будто совершенно забыла, как его зовут.

Странное дело: сталкиваясь в путешествиях с великим множеством вещей непривычных, к которым волей-неволей приходилось приспосабливаться, со временем я привыкала мыслить шире, и лишь одно не способствовало гибкости мышления – скорее наоборот. Я, молодая женщина, охотно позволяла считать меня существом бездумным и безмозглым, когда это помогало достичь цели – ведь именно такой меня частенько полагали окружающие. Однако чем чаще я сталкивалась с таким отношением, тем менее терпимой к нему, тем более упрямой – как сказали бы некоторые, «прискорбно категоричной» – становилась при его проявлениях. Однако в нежном возрасте девятнадцати лет я еще не стеснялась вести себя в манере, каковую сама же считала дурацкой.

Оставалось только надеяться, что боярин не заметил взгляда, брошенного на меня Джейкобом. Неизвестно, что ему успели донести обо мне, но в любой краткой сводке моих выштранских похождений я неизменно выглядела бы непредсказуемой взбалмошной дурой (то есть непредсказуемой и взбалмошной в безвредном смысле слова, а вовсе не в том, какой следовало бы применить ко мне). По-моему, губы боярина пренебрежительно скривились при взгляде на наших спутников, но в гуще усов и бороды точно разглядеть это было трудно.

– Ну что ж, – уже без прежней любезности сказал он, – Руша подыщет им место.

По дороге лорд Хилфорд пытался преподать нам тонкости употребления бульских имен. Тем не менее я далеко не сразу поняла, что «Руша» – должно быть, уменьшительное имя нашего провожатого, Рувина Лединского. Он жестом велел Дагмире с Ильишем следовать за ним. Тем временем двое боярских людей поспешили отворить двери в резиденцию, и те из нас, кто не являлся слугами, вошли в дом.

Нам показали комнаты – две отдельных спальни для эрла и мистера Уикера и спальню на двоих для нас с Джейкобом. Самой эксцентричной особенностью внутреннего устройства дома оказалось множество комнат и готовность расточительно жечь дрова для их обогрева. Кровать оказалась значительно лучше той, какой приходилось довольствоваться в доме Грителькина, но, конечно, она и сравниться не могла с комфортом ширландских матрасов, да и убранство комнаты было скорее скудным. Слуга, принесший нам таз с водой, не говорил по-чиаворски и либо равным образом не знал и выштранского, либо побаивался меня: на мой вопрос о Дагмире он лишь пожал плечами и поспешил покинуть комнату.

– Зачем она тебе? – спросил Джейкоб, едва мы остались одни. – Мне казалось, ты эту девицу просто ненавидишь.

– Намного меньше, чем раньше. Кроме того, это дружеская ненависть, – ответила я. – Просто…

Я понизила голос. Изнутри «охотничий домик» не производил впечатления очаровательной сельской простоты – скорее казался темным и мрачным. Однажды я, по настоянию Аманды Льюис, прочла роман под названием «Ужасная жажда Вар-Колака». Главный ужас этого произведения заключался больше в чрезмерной вычурности текста, чем в образе монстра по имени Вар-Колак, но, оказавшись в этом доме, я, наконец, поняла, что вдохновляло автора романа – мистера Уоллеса.

– Просто здесь у нас очень мало друзей, и я не думаю, что Кирзофф – один из них.

Я думала, что Джейкоб начнет разубеждать меня: вообразить, будто мои тревоги – всего лишь пустые фантазии, порожденные одиночеством, было несложно. Но Джейкоб кивнул и, тоже понизив голос, ответил:

– Возможно, мы здесь и гости, но вряд ли желанные. Но вот вопрос: зачем он пригласил нас сюда?

Ответа я не знала. Ополоснув лица холодной водой, мы пошли вниз – отужинать с боярином. Гаэтано Росси за столом не оказалось, и, когда подали первое блюдо – мне кстати вспомнилось, что застольный ритуал поочередной подачи блюд мы переняли главным образом от бульских – лорд Хилфорд осведомился, где он.