и увезли куда-нибудь – мир за пределами наших царств огромен. Скрывают на крохотном острове или прячут в обширнейшем городе. Как отыщешь в целой Греции одно-единственное дитя?

– Где бы он ни был, мы о нем услышим, – говорит Елена. – Мужайся, со временем все выяснится.

Я вяло киваю.

– Если он явится сюда, то не захочет, чтобы ты мне сообщала.

– А я ему ничего не скажу. Но тебе пошлю известие сразу, как узнаю о сыне твоем хоть что-нибудь, обещаю. – Она берет меня за руку. – Он, вполне возможно, и правда прибудет сюда, обратится за помощью к брату отца. Но, поверь мне, у Менелая нет больше охоты воевать. И мстить за Агамемнона тоже. Если Орест явится, я вступлюсь за тебя, приведу доводы в твою защиту. – Поколебавшись слегка, она продолжает: – Услышав, что у тебя родился сын, я подумала о собственной дочери – они могли бы пожениться, однажды и снова сблизить наши семьи.

Пробую себе это представить. Елена с легкостью набрасывает грядущее и видит, заглядывая далеко вперед, как все может сложиться в нашу пользу. А у меня после Авлиды был один только замысел, и он воплощен. Дальше смотреть не хватает духу, нет веры воображать благоприятный для меня исход.

– Мои стражники ждут за стенами дворца, – говорю я и встаю, вынимая руку из ее ладоней. – За чем я пришла, то получила, а теперь пора возвращаться, пока меня не обнаружили.

– Рада, что ты явилась, – говорит она ласково. – Отважилась на столь опасный шаг.

Прикусив язык, говорю только:

– Возвращайся на пир. Я уйду незаметно, так же как пришла.

Она встает.

– Попробую разузнать об Оресте. Выясню хоть что-то – сообщу тебе.

Опять не противлюсь ее объятиям. Мне нужно было здесь побывать, увидеть все своими глазами. Она не лжет, о сыне моем и правда ничего не знает, однако острая нужда, повлекшая меня сюда, иссякла, осталась лишь громадная усталость и разочарование.

– Прощай! – шепчет она мне на ухо и выскальзывает из комнаты.

Выглядываю за дверь: нет ли кого поблизости? И едва не подскакиваю, услышав чей-то голос, но это не Менелай гудит. Интонации нежные, девичьи.

– Мама!

В конце прохода появляется молодая женщина, берет Елену за руку.

– Гермиона, ты меня искала?

Елена просовывает руку дочери под локоть, на ходу притягивает ее ближе, и они удаляются, унося за собой постепенно смолкающий щебет.

Гермиона, покинутая Еленой дочь. Так и жила здесь, в Спарте, все эти годы ожидая возвращения оставившей ее матери. В груди моей расцветает ярость, хоть гневаться, конечно, бесполезно. Что проку клясть счастливую судьбу сестры? Детей моих этим домой не вернешь.

34. Электра

– Электра! Есть новости.

Георгос стоит на пороге, а с ним еще кто-то – не узнаю издалека. Гостей у нас не бывает. Едва не выронив кувшин с водой, осторожно ставлю его наземь, силясь унять заколотившееся сердце. Разолью – придется снова идти набирать, а проделывать весь этот путь опять совсем не хочется. Не смею надеяться, что это Орест. Направляясь к ним, стараюсь держаться спокойно, а сама силюсь разглядеть незнакомца получше. Одет неприглядно – селянин, как Георгос, да я и сама теперь селянка. Нет, он мне незнаком, и в его глазах тоже – ни проблеска узнавания.

– Пришли известия об Одиссее.

И Георгос внезапно очень этим взволнован. А я не пойму, что тут такого важного.

– Об Одиссее? – растерянно качаю головой. – Он разве не погиб?

– Жив, как выяснилось через столько лет после войны. Все только и обсуждают, кто да что об этом слышал.

– Мы тут при чем? – спрашиваю я, а сама думаю: счастливцы жена и сын Одиссея – спустя столько лет после войны все-таки с ним соединились. С какой бы радостью ждала я и вдвое больше, лишь бы отец вернулся живым.

Незнакомец откашливается.

– Одиссей где только не побывал. Историй об этом множество, но в Микенах их рассказывать не позволено.

– Почему же?

Он понижает голос, хоть рядом с нашей сиротливой лачугой не видно ни души.

– У царицы с Эгисфом везде ищейки, добывают сведения о твоем брате. И иной раз ведут себя неосмотрительно, особенно когда вино развязывает им язык. Один такой на днях вернулся из Спарты, где они за царем Менелаем непрестанно следят – вдруг тот Ореста приютит, – так вот он подслушал всю историю Одиссея, пересказанную царю вестником.

Я уже едва дышу.

– Одиссей нашел Ореста? Так?

Он мотает головой.

– Ореста не нашел, нет. Но повидал, говорят, кое-чего подиковинней: и Посейдон его хотел убить да потопил его корабли, и с чудищами он сражался, и искал убежища у нимф, а в конце концов домой его привела сама Афина.

Георгос перебивает.

– Одиссей утверждает, что был в подземном царстве. И разговаривал с мертвыми.

Меня пробирает озноб.

– Да может ли это быть?

– Не знаю. Но он, говорят, беседовал с Агамемноном.

Это удар под дых, его слова поражают так сильно, что подгибаются ноги.

– Он видел моего отца?

Не поверю, неправда это. А если правда – не вынесу. Ну почему Одиссею, которого много лет уже почитали мертвым, довелось увидеть моего отца, выжить и вернуться домой триумфатором? Пламя ярости потрескивает в груди.

Подходит встревоженный Георгос, протягивает руку, чтобы поддержать меня.

– Думал, ты захочешь об этом узнать.

– Я хочу! Прошу, расскажи остальное, – говорю я второму, всецело завладевшему моим вниманием. Правда это или нет, а мне нужно знать, что говорят об отце.

– Одиссей пересек океан и нашел то место, где уходит под землю река, текущая до самой обители Аида. Там он совершил возлияния и принес в жертву барана, чтобы выманить мертвых. Духи вышли на поверхность напиться крови, и Агамемнон был среди них.

Закрываю глаза, силясь совладать со столь сокрушительной мыслью. Мой отец, царь, вождь величайшей из известных миру армий, умалился до призрака и препирается с себе подобными из-за бараньей крови.

– Продолжай.

– Он поведал Одиссею, как умер, как постыдно это – погибнуть от руки вероломной жены. Молил рассказать о своем сыне, но Одиссей ничего не знал ни об Оресте, ни о случившемся в Микенах вовсе. Оба не могли сдержать слез.

– Электра!

Георгос озабочен.

– Все знают.

Опять вокруг об этом судачат, опять возбуждаются сплетни и жгут меня клеймом. Уж сколько лет прошло, как отец убит, но до сих пор смерть его не отомщена, и Орест до сих пор в бегах, и не смеют о нем говорить даже шепотом. А теперь еще и этот слух. Агамемнон, мол, из рода Атрея, глава