– Я думала, ты все поймешь. Когда его не станет. Поймешь, что я защитила тебя.

– Защитила? Как Ореста?

– А он под защитой? – прошептала она. – Ты что-нибудь знаешь?

Тут я взглянула на нее. После стольких наших перепалок прекрасно зная, как присыпать солью ее рану и дать ей распробовать боль, которая долгие годы мучила меня, ожидавшую вестей об отце и безразличную собственной матери.

– Нет. Он, может, мертв уже. А и знай я что-нибудь, тебе бы уж точно не сказала.

Лицо ее окаменело.

– Это только твой выбор, Электра, – отрезала она. – Еще не поздно передумать.

И, круто развернувшись, удалилась.

– Неправда, – сказала я уже не занятому ей пустому месту.

Не было у меня выбора.

33. Клитемнестра

– Да Менелай убьет тебя, едва появишься в Спарте!

Эгисф качает головой, ушам своим не веря.

– Возьму с собой стражу для защиты. А к Елене обращусь тайком. Менелай о моем приезде и не узнает, – упорствую я.

– Если он укрывает Ореста…

– А больше Оресту негде быть. Моя сестра там царица, так что я вне опасности. И прекрасно знаю Спарту, смогу укрыться от глаз. Но Орест там, это точно.

А если так, Елена наверняка поможет мне отыскать для него укрытие понадежнее. Вместе мы тайком переправим его подальше от людей Эгисфа.

– И ты привезешь его обратно в Микены?

– Ну разумеется.

Обманут ли он, интересно, думает ли, что я вполне ему доверяю и потому привезу сына сюда? Если извлек урок из случившегося с Агамемноном, то, пожалуй, не посмеет навредить моему ребенку. Да и не глупо ли считать его на это способным? Позволять ядовитому семени, посеянному Электрой, пустить в моих мыслях корни? В ней говорила злоба, и все же с ходу отвергнуть ее слов не могу. Нет, здесь нельзя полагаться на удачу. Может, Эгисф и думает, что я выполню обещание и привезу Ореста домой, а может, знает, что я собираюсь спрятать его получше. Или понимает, что ему выпал случай перехитрить меня и со всем этим покончить, когда я же и выведу его на Ореста. Не угадаешь. Я и не помышляла, что Агамемнон способен убить нашу дочь, так как пойму, не таится ли такой же лютый зверь под личиной Эгисфа? Он на многое был готов, лишь бы убить моего мужа, так почему не сына заодно? И годы совместной жизни тут не защитят, ведь Агамемнона, занесшего нож, тогда ни жалость не остановила, ни уважение ко мне, своей супруге. Считаю ли я, что Эгисф намного лучше него? Считала, как видно, но, боюсь, снова ошиблась. Пальцы мои вжимаются в ладони.

– Раз думаешь, что он и правда там…

– Куда ему еще деваться?

Эгисф пожимает плечами.

– И ты сумеешь тайно поговорить с Еленой? В самом деле оставшись незамеченной?

Смеюсь.

– Менелаю и в голову не придет, что я в Спарте.

– Тогда, конечно, стоит все выяснить.

И вот опять я сажусь в колесницу, на сей раз закутанная в неприметный плащ, и отправляюсь в Тиринф. В сопровождении стражей, людей Эгисфа, которым, очень может быть, приказано убить Ореста при первой же встрече. Но кто-то должен охранять меня в пути и передать капитану торгового судна в порту Тиринфа увесистый мешочек с монетами, чтобы тот спрятал меня на борту и доставил в Гитион незаметно даже для собственной команды. Совсем иначе я теперь путешествую, чем много лет назад, отплыв из Спарты царской невестой. На этот раз меня тайком грузят на борт, как куль с зерном, и очень скоро голова уже гудит от грубых мужских возгласов да шлепков воды о деревянные борта. Но наконец – о облегчение! – судно причаливает, и капитан, дождавшись, пока оно опустеет, выпускает нас. Осмелившись выглянуть из-под глухого капюшона и обратить лицо к небу, ловлю благословенную свежесть соленого ветерка. Палуба под ногой поскрипывает в такт прибою, рядом почтительно замер капитан, а я оглядываю коротко горизонт, выбравшись, хвала богам, из тесноты своего укрытия.

– Вон тот остров, – говорит капитан, кивая на крохотную полоску земли, поросшую деревьями, в море, совсем неподалеку от нас, – называется Краная. Сюда троянец привез царицу, похитив ее у Менелая. А потом уж они отплыли в Трою.

Интонации его многозначительны.

Значит, вот как они тут об этом рассказывают. Раз Менелай решил простить мою сестру-прелюбодейку, то, видно, принято считать, во всяком случае публично, что ее забрали силой. Как же она, интересно, себя чувствовала, имела ли выбор, и какой? Хоть мы сестры, а я и представить не могу. Смерть и разорение придут вслед за ними из-за моря, их побег будет стоить многих лет беспощадной войны. Неужели она об этом не догадывалась? Как широко распространится горе, сколь многих опутает, протянув свои извивистые щупальца? Кровью моей собственной дочери оплатят попутный ветер, дабы армию к ним примчал.

Приближаясь к Спарте, начинаю размышлять, что скажу Елене при встрече. До сих пор я думала только об Оресте. Теперь же в голове громоздится сотня других вопросов. Повозка останавливается, а я пока не решила даже, с чего начать. Дворец еще не близко, и мы не привлечем внимания. Дальше буду пробираться пешком, совсем как Эгисф в Микены в начале всей этой истории. Выхожу в густеющие сумерки, на берег полноводного Эврота. Вокруг покой и неподвижность, а разлитое в воздухе благоухание переносит меня на много лет назад, накрывая мгновенно волной тоски. И это ностальгия не только по отчему дому, но по тем временам, когда война не разрушила еще наших жизней, когда женихи не заполонили еще наш дворец, шумно оспаривая руку Елены, когда в отсутствие значительных событий дни порой пролетали незаметно и можно было лежать с сестрой у реки, болтая об одних лишь пустяках.

Мы приближаемся ко дворцу, и я велю стражам спрятаться где-нибудь у входа и ждать меня – дальше пойду одна. Они с неудовольствием мнутся, однако я настаиваю. Ведь, прожив тут много лет, прекрасно знаю это место. Дворец надежно защищен от захватчиков, но я, некая безымянная женщина, могу проникнуть внутрь незамеченной, тайными ходами, известными лишь здешним обитателям.

Спустилась ночь, но в дворцовых угодьях кипит жизнь – факелы горят, рабы снуют туда-сюда. Поодаль, в конюшнях, ржут лошади, а откуда-то из глубины дворца ветерок доносит обрывки смеха и песен. Скрываясь в складках плаща, внимательно смотрю по сторонам, выбирая мгновение, чтобы юркнуть в потайное отверстие в стене, памятное по озорным нашим детским вылазкам и, к великому моему облегчению, никуда не исчезнувшее. Под