лет на встрече со студентами университета Янчо спросили, почему в сценарии так много музыки, а в первой части фильма больше песен, чем диалогов. Он ответил, что это чистый реализм: «В то время, после войны, молодежь очень любила петь прямо на улицах». По словам другого бывшего выпускника народного колледжа, «мы, дети крестьян, пели целыми днями напролет»[540].

Этот подъем проистекал из ощущения новых возможностей, открывавшихся перед первыми студентами, которые впервые приобщались к образованию. Некоторые из них вообще стали первыми представителями своих семей, научившимися писать и читать. В марте 1948 года в ста пятидесяти восьми народных колледжах числились 8298 учащихся; 35–40 процентов из этого числа составляли дети крестьян, а 18–25 процентов были детьми рабочих. Преобладали мужчины, хотя и некоторые выпускницы позже добились больших высот — среди них, в частности, было несколько актрис. В учебных программах ощущался левый уклон, хотя откровенного марксизма было немного. В первый год работы колледж имени Дьёрфи предлагал семинары по европейским революциям 1848 года и истории музыки, уроки английского, французского, немецкого и русского языков, а также спецкурсы по «венгерскому реализму» и истории венгерской промышленности. Студентов обеспечивали бесплатными театральными билетами, поощряя посещение театров; им выдавался список книг, которые нужно было читать в свободное время[541]. Академия Васвари, тоже входившая в систему народных колледжей, поддерживала полугодичную стажировку своих студентов за границей[542].

Если бы они были предоставлены сами себе, то народные колледжи со временем смогли бы подготовить новое поколение прогрессивной интеллигенции. Но Венгерская коммунистическая партия ориентировалась на более узкие цели. Коммунисты полагали, что с помощью колледжей можно решить две неотложные проблемы: повысить популярность партии в сельской местности и приумножить численность ее членов среди крестьян. В феврале 1945 года Герё направил Ракоши записку, в которой указывал, что Венгрия ощущает «нехватку кадров, особенно руководящих кадров». Более того, в качестве серьезной проблемы отмечалось, что «многие руководящие работники имеют еврейское происхождение». Хотя, как уже говорилось, и Герё, и Ракоши сами были выходцами из еврейских семей, они опасались, что венгерские крестьяне не поддержат коммунистическую партию, если она будет «слишком еврейской». Народные колледжи, как им представлялось, предлагали оптимальное решение: они могли бы готовить из крестьян «народных» коммунистов («народное» здесь приравнивалось к «нееврейскому»), пополняя компартию венграми[543].

Трансформация колледжей началась с обновления руководящего состава, в рядах которого изначально присутствовало небольшое число коммунистов. Теперь они взяли все дело под свой контроль. Андраш Хегедюш, обучавшийся в то время в системе колледжей и одновременно являвшийся основателем прокоммунистического молодежного движения Madisz, через много лет признавался в интервью, что коммунистическая ячейка в колледже имени Дьёрфи была «весьма воинственной» и в определенной мере «терроризировала остальных». Другой студент, также член партии, соглашался с тем, что «маленькая, но сплоченная группа всегда сумеет навязать свою волю большой, но разобщенной группе»[544]. В каждом колледже коммунисты понемногу захватывали контроль над демократическими механизмами самоуправления. Располагая влиянием, они привносили в студенческую жизнь все больше политики. Так, они мобилизовали студентов на защиту земельной реформы и кооперативного хозяйствования, а также на участие в массовых коммунистических демонстрациях, предшествовавших парламентским выборам 1945 и 1947 годов. Они влияли и на образовательную политику, все теснее связывая содержание учебных курсов с партийной линией. В анкету, предлагаемую абитуриентам колледжа имени Дьёрфи в 1946 году, включались следующие политически мотивированные вопросы: «Согласны ли вы с тем, что в вашей деревне верующие лучше, чем те, кто не ходит в церковь? Можете ли вы описать реакционного священника? Религиозна ли молодежь в вашем селе?»[545] Постепенно главными студенческими занятиями стали заседания, посвященные критике и самокритике. В это же время руководитель того же колледжа Ласло Кардош, известный своей приверженностью коммунистическим клише — он, например, любил рассуждать о «дружественных связях с демократической молодежью мира», — начал играть все более заметную роль в прежде свободном, почти анархическом, не признававшем иерархических принципов институте[546]. Бывшие студенты с особой горечью вспоминали возрастающие, злобные нападки в прессе: студентов обвиняли в недостаточной лояльности, непрофессионализме и, как ни парадоксально, антисемитизме. Студенческие «товарищеские суды» начали исключать тех, кто не соответствовал стандартам политкорректности. Учащихся призывали быть бдительными к идеологическим ошибкам, как собственным, так и чужим, и искоренять признаки «крестьянского романтизма», который теперь считался столь же дурным качеством, как и «мелкобуржуазный декаданс». Преподаватель одного из колледжей вспоминал: «Мы были потрясены, мы даже не знали, за что на нас нападают, не понимали, что происходит. Из-за этого непонимания мы всеми силами пытались, в порядке своеобразной мазохистской самозащиты, копаться в себе, выясняя, что же мы делаем неправильно»[547]. Одно из таких испытаний показано в драматическом финале фильма «Светлые ветры».

Идеалисты отступали с боями, и внутри большого союза Nékosz продолжались ожесточенные стычки за власть и влияние. Но в 1949 году режим потерял терпение. Колледжи подверглись внезапной национализации; это было сделано на том основании, что им нужно стать более «профессиональными». Их включили в систему государственных университетов, здания передали другим учреждениям, рекомендательные списки для внеклассного чтения и походы в театр были забыты, а органы студенческого самоуправления, и без того не работавшие, были распущены. Это решение оправдывалось ссылками на марксистскую теорию. «Я познавал социализм по известным классическим книгам, — говорил Ракоши. — Я много читал о массовых организациях, молодежных ассоциациях, женских группах, профессиональных союзах… В этих книгах не было ни единого слова о народных колледжах. И я не думаю, что они нам нужны»[548].

Другими словами, народные колледжи были институцией, о которой Маркс, Ленин и Сталин ничего не знали, а в Советском Союзе не существовало ничего подобного. Поэтому их уничтожили, вместе с многими другими институтами и группами, о которых классики марксизма никогда не упоминали. Судьба польских скаутов, венгерских народных колледжей, немецких христианско-демократических молодежных групп, многих других институтов и инициатив оказалась похожей. Взрослевшие тоталитарные государства не желали терпеть какой-либо конкуренции даже в отношении пристрастий, талантов, свободного времени своих граждан.

Глава 8

Радио

Как-то раз зимой я опрометчиво внес в текст радиопередачи следующие слова: «Из России на нас идет холодный атмосферный фронт». Диктор прочитал это в эфире, а утром меня по телефону вызвали к директору. «Я считал тебя умнее, — сказал он мне. — Запомни раз и навсегда, что с востока к нам может идти только тепло и добро». В то время это вовсе не показалось мне смешным…

Анджей Залевский, бывший сотрудник Польского радио[549]

Hier spricht Berlin. «Говорит Берлин». С этими словами, прозвучавшими 13 мая