мере того как страна освобождалась, — говорились в одном повествовании времен Польской Народной Республики, — специалисты Польского радио выдвигались к линии фронта, стремясь обнаружить и спасти любое уцелевшее оборудование», бесстрашно налаживая передатчики и сотрудничая с Красной армией. В конце 1945 года Биллиг публично заявит, что радио смогло начать работу только благодаря «бескорыстной помощи Советского Союза».

Биллиг грамотно рассчитал сроки реконструкции. Всего за три года специалисты Польского радио построили двенадцать станций и десять передатчиков. Благодарность, адресованная им Советскому Союзу, также была обоснованной. В 1945 году на советские деньги и с помощью советских инженеров был налажен передатчик в одном из варшавских пригородов, сигнал которого покрывал всю территорию страны. По словам Биллига, строительство было одобрено лично Сталиным, и у нас нет причин сомневаться в этом утверждении — как и в том, что Советский Союз действительно хотел восстановить Польское радио. Правда, чувства, с которыми это делалось, оставались довольно противоречивыми. Разумеется, теоретически советская власть хотела поддержать «коммунистическое» вещание, но при этом НКВД опасался, что поляки могут возродить радиостанции Армии Крайовой или найти технические возможности для приема «вражеских» радиосигналов из Лондона.

Советские офицеры, приветствовавшие послевоенную реконструкцию Польского радио, все же с большим недоверием относились к тем, кто занимался строительством или ремонтом радиотрансляционного оборудования. Авторы письма, отправленного в июне 1945 года в дирекцию Польского радио из города Забже в Силезии, жаловались, что бывшие сотрудники местной радиостанции были отстранены от обеспечения вещания советским комендантом. В послании говорилось об этом весьма дипломатично: «Хочется верить, что это недоразумение, которое будет разрешено в духе польско-советской дружбы». Когда местные польские власти примерно в то же время попытались наладить работу радиостанции в Гливице, советские войска пресекли эту инициативу под угрозой оружия. Неприятности возникли и у властей Нижней Силезии, пожелавших убедить советских командиров передать им местный радиотрансляционный центр. Когда им все-таки удалось получить часть оборудования, его немедленно конфисковали польские спецслужбы[574].

В самые первые дни после прихода Красной армии советские командиры настороженно относились даже к перераспределению радиоприемников, некогда конфискованных немцами. В августе 1944 года, то есть сразу после того, как радио «Пчелка» начало вещание, командование издало приказ, который предписывал всем полякам, проживавшим на освобожденной территории, сдать любые устройства, принимающие или передающие радиосигналы, «независимо от их типа и применения». Все собранное должно было поступить в распоряжение Польского комитета национального освобождения. Те, кто отказывался подчиниться, объявлялись «вражескими агентами»[575]. Через несколько месяцев сам Комитет издал более жесткую версию этого приказа: с 30 октября, объявлял Болеслав Берут, каждый, кто владеет радиоприемником без разрешения, будет приговорен к смерти. Как минимум один из таких приговоров был приведен в исполнение. 1 мая 1945 года за нелегальное владение радиоприемником Philips был расстрелян житель Познани Станислав Маринченко[576].

Отношение властей к газетам, журналам и прочим печатным изданиям в тот период тоже оставалось сложным. В теории Временное правительство поддерживало свободу прессы. Всем легальным политическим партиям позволялось иметь собственные газеты: в 1944 году свою газету, со временем получившую название Trybuna Ludu, начали издавать коммунисты, а потом их примеру последовали и другие партии. На протяжении 1944 года десятки маленьких газет и журналов выпускала Армия Крайова и прочие группы Сопротивления. Несколько газет возникли по инициативе журналистов; наиболее заметной из них стала życie Warszawy. Бумаги, однако, хронически не хватало: 70 процентов всех бумажных фабрик было разрушено, а продукция остальных составляла лишь пятую часть довоенной выработки. Кроме того, к декабрю 1944 года, благодаря национализации уцелевших предприятий, все производство газетной бумаги перешло под правительственный контроль, а полиграфические мощности сосредоточились в руках единственной компании — Czytelnik[577]. В июне 1945 года был принят закон, ограничивающий частную собственность в издательском деле, и к 1946 году все газеты, неугодные режиму, начали испытывать трудности с получением газетной бумаги. Несмотря на это, Gazeta Ludowa, наиболее откровенная легальная газета, являвшаяся органом влиятельной Крестьянской партии, продолжала смело критиковать правительство. Чиновникам, курировавшим вопросы пропаганды, не всегда удавалось держать под полным контролем и партийную прессу: некоторые журналисты-коммунисты полагали, что чиновники им не указ, поскольку в коммунистической иерархии «партийные перья» занимают более высокую ступень. По этой причине даже партийные газеты не всегда «держали строй»[578].

Польское радио не было столь же смелым, хотя на первых порах оно не было и профессиональным. На протяжении 1945 года тема войны преобладала не только в новостных выпусках, но и в остальных передачах. Комментаторы вспоминали свой военный опыт, заставляли своих собеседников заниматься тем же, зачитывали в эфире длинные списки людей, потерявших в годы войны связь с родственниками. Некоторые рассказывали военные истории для детей. Радиопередача от 2 февраля напоминала жителям Варшавы о необходимости соблюдать комендантский час, так как «гитлеровские варвары» еще не сдались, хотя линия фронта и продвинулась далеко на запад. Среди других тем, обсуждавшихся довольно часто, были сюжеты о восстановлении заводов и школ, а также о приглашении солдат, воевавших за границей, вернуться на родину[579].

Подобно другим государственным организациям новой Польши, радио, помимо выполнения своих непосредственных задач, занималось и другими делами. Например, студия в Быдгоще в июне 1945 года почти не имела оборудования и поэтому готовила очень мало программ, но зато держала повара, который ежедневно кормил обедом сотню людей[580]. Руководители радио со всей страны неустанно просили о дополнительном финансировании, особенно музыкантов, многие из которых голодали. Согласно письмам, направляемым в Варшаву, список недугов, от которых страдали радиожурналисты и обслуживающий персонал, включал туберкулез, ревматизм, глазные и кожные болезни[581].

Жители Варшавы с ликованием встретили появление на улицах освобожденного города первых трамваев, но возвращение польского радио вызвало еще больший энтузиазм, поскольку в нем увидели знак национального возрождения. Радио очень скоро стало магнитом для артистических талантов. Во время своего первого выступления в прямом эфире Владислав Шпильман исполнил тот же самый ноктюрн до-диез минор Фредерика Шопена, которым в 1939 году завершилась работа Польского радио. Несмотря на то что вся его семья погибла в Треблинке и Варшавском гетто, Шпильман продолжал сочинять музыку. Он работал на радио до 1963 года[582].

Хотя радио представляло себя голосом всего народа, давление, направленное на его подчинение политике Варшавы, постоянно нарастало. После того как радиостанция в Быдгоще не отреагировала на празднование Дня Победы 9 мая в Советском Союзе, ее директор вынужден был объясняться с начальством. В письме Биллигу он сообщал, что находящееся в его распоряжении «примитивное и старое» оборудование в тот день просто отказалось работать. Однако комендант советского гарнизона и местные чекисты не согласились с такой интерпретацией. По их мнению, трансляция не состоялась из-за «нелояльности