пытаясь высвободиться, и чуть не упала, но он удержал меня.

– Это старая рана. – Я выдернула ткань у него из пальцев.

– Нет! – выкрикнул он. – Вы лжете!

Мне нужно было одеться, прикрыть тело, и я ринулась к кровати, судорожно ища одежду. Переделанный корсет, которым я перетягивала грудь, лежал под подушкой. Я никогда его не снимала, пока спала в бараках, среди солдат. Но в своей комнатке я стала неосторожной, а спать, не чувствуя, как он врезается мне в бока и сжимает груди, было слишком приятно.

И теперь я ничего не могла с этим поделать.

Я потянулась за штанами, но Патерсон схватил меня за руку и развернул к себе.

– Зачем вы здесь?

Я снова вырвалась, отчаянно пытаясь укрыться. Сбежать. Очнуться от этого кошмара. Я ухватила себя за волосы, пытаясь собрать их, взять себя в руки, но мне нечем было стянуть хвост. Я стояла перед генералом, раздетая, с распущенными волосами, без корсета. И он знал все.

– Я не могу в это поверить. Не могу. – Он потер лицо руками, словно тоже надеясь, что ему все это снится. – Вам нужно уйти. Немедленно. Сегодня. Господи, я начинаю думать, что совершенно не разбираюсь в людях.

У меня не осталось никакой гордости, а в голове билась одна мысль – спастись, и я в отчаянии опустилась перед ним на колени.

– Прикройтесь, мисс Самсон!

Теперь, когда я оказалась на полу, в распахнутом вороте рубашки виднелась моя грудь, которую мне до этих пор удавалось скрыть и от него, и от остальных. Я охнула, прижала руки к груди, но было слишком поздно.

Моя каморка переполнилась ужасом, который испытывали мы оба. Какое-то время мы ничего не говорили, не смели двинуться с места. Я стояла на коленях, скрестив руки на груди, генерал прижимался спиной к двери, которая вела в его спальню.

– Прошу, встаньте, – проговорил он.

Я поднялась. Ноги у меня дрожали так, что я боялась не устоять и упасть.

– Отправьте меня обратно в казарму, в мой отряд! – взмолилась я. – Я уйду прямо сейчас. Без промедления.

– Я не могу. Не могу так поступить.

– Почему? Я хороший солдат. Я ни разу не жаловался, всегда выполнял свой долг.

– Вы женщина! – выкрикнул он.

Я кинулась к нему, в ужасе зажала ему ладонями рот, пытаясь успокоить. Кто-то может услышать. Если это произойдет, все действительно кончится.

Он схватил меня за запястья. На его лице ясно читалось, что я обманула его доверие.

– Мы сражаемся не за того, у кого есть все и кто жаждет большего, но за того, у кого ничего нет! – крикнула я со всем пылом, на который в тот момент способно было мое сердце, повторяя его слова. Я будто молила оставить меня в живых.

– Что?

– Нигде на земле ни мужчина, ни женщина, рожденные в определенных обстоятельствах, не могут надеяться на то, чтобы раз и навсегда вырваться из этих обстоятельств. Наши судьбы предопределены с того мгновения, когда мы поселяемся в чреве матери, с момента, когда делаем первый вдох. Но все же, возможно, это изменится здесь, в нашей стране.

Он помотал головой, не понимая, что происходит, но обуревавшая его ярость уступила место удивлению.

– Это ваши слова, генерал Патерсон. Разве вы не имели в виду того, что писали? – с вызовом бросила я.

– Мои слова?

– Да. Ваши. Вы написали их в письме, которое я получила в восемнадцатый день рождения. Я сочла их знамением Господа.

– Вы их запомнили?

– Да. Запомнила. Я затерла ваше письмо до дыр, перечитывая эти строки. Они меня вдохновляли. Это были пустые слова?

Он смятенно помотал головой:

– Я написал их целую жизнь назад. Прошло столько лет. Я с трудом помню это.

Я повторила его слова, выговаривая каждый слог.

– Мисс Самсон…

– Я не довольствовалась своей судьбой. И потому поступила на службу, – прервала я.

Я не могла снова стать мисс Самсон. Не здесь. Я слишком многим пожертвовала, многое пережила.

Он попытался перехватить мой взгляд, а когда я опустила глаза, чтобы собраться с духом, рявкнул:

– Посмотрите на меня!

Несобранные волосы падали мне на лицо. Он выпустил мои руки, резко откинул пряди волос, закрывавшие мое лицо, поднял мне подбородок и внимательно вгляделся. Он смотрел так, словно только теперь увидел меня по-настоящему.

– Боже, помоги мне. Какой болван. Чертов идиот, – выдохнул он. – Дебора Самсон. О Господи.

А потом он сделал то, чего я меньше всего ждала.

Он притянул меня к себе и обнял.

Я охнула, и мои ноги подкосились, но он удержал меня.

Меня никогда не обнимали. Ни разу в жизни не держали в объятиях, но теперь Джон Патерсон прижимал меня к груди, будто вернувшегося домой блудного сына.

Я не обняла его в ответ. Не могла. Мои руки по-прежнему прижимались к груди: они держали сердце, готовое выпрыгнуть наружу, хранили тайну, которую он уже знал.

– Прошу, не отсылайте меня, – выдавила я. – Я вернусь обратно в казарму. Я готова играть на дудке или бить в барабан. Но прошу, не прогоняйте.

– Вы играете на дудке, мисс Самсон? – спросил он. Голос у него дрожал, так же как у меня.

– Нет. Но дайте мне пару дней, сэр, и я обязательно научусь.

Я говорила искренне, мною руководило отчаяние, но его грудь загудела от смеха. Моя дерзость его рассмешила.

Но я не могла ни смеяться, ни дышать.

– В меня стреляли, – прошептала я. – Меня ранили, я убивала. Но служила отважно, ведь отвага – залог величия, и служила хорошо. Я заработала право остаться здесь. Прошу, не отказывайте мне в этом. Прошу, не забирайте мое право. Когда эта война окончится, если Господу будет угодно оставить меня в живых, я стану искать свое место под солнцем. Но сейчас мое место здесь. Рядом с вами. Гриппи сказал, что я отныне одна из вас. Прошу, дайте завершить то, что я начала. Позвольте довести дело до конца.

Горло у меня болело от желания разрыдаться, но я стояла в объятиях генерала, ожидая его решения. Он по-прежнему крепко обнимал меня, прижимаясь щекой к моим волосам. А потом выпустил и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

Я перетянула грудь корсетом, оделась, заправила постель и села на стул. Я была слишком напугана и растеряна произошедшим и не могла решить, что делать. Джон Патерсон не приказал мне уйти. И не разрешил остаться. Я не могла объяснить ни его объятия, ни того, как резко он вышел из моей каморки.

Мой дневник так и лежал на