– Можете идти, миссис Аллен. Мне бы хотелось, чтобы моего адъютанта называли как должно, по фамилии. Передайте всем в доме, если я услышу, что к нему обращаются так фамильярно, нарушитель лишится дневного пайка.

Миссис Аллен ушла, утратив большую долю восхищения, которое прежде питала к генералу. Он не взглянул на меня, но у меня в груди забилась надежда. Зачем ему беспокоиться о том, как меня называют другие, если он решил меня отослать?

– Меня не смущает это прозвище. Оно мне никак не вредит.

– Конечно… женщинам обычно нравятся комплименты, – отрезал он.

Поднос в моих трясущихся руках задрожал, кофе перелился через край и обжег мне большой палец. Я с грохотом опустила поднос на стол – в глазах у меня стояли слезы, хотя я и не понимала, что их вызвало, боль или унижение, – и поднесла ко рту обожженный палец.

Патерсон вскочил и потянул меня к буфету, на котором стояли кувшин с холодной водой и таз для умывания. Он полил мне на палец холодной воды, а потом опустил мою руку в таз и удержал под водой. Кожа заметно покраснела и пошла пузырями. Я высвободилась и отступила назад:

– Все в порядке, сэр.

– Совершенно не в порядке, мисс Самсон.

– Прошу, не называйте меня этим именем.

– Но это ваше имя! – Он ошеломленно мотнул головой, с силой прижал ладони к глазам. – И последние дни я пытался с этим примириться.

– Да. Это мое имя. – Я произнесла это вслух! – И мне… бесконечно жаль, что я поставила вас в подобное положение. Я все подготовлю и уйду. Но буду признательна, если вы меня уволите, чтобы меня не сочли дезертиром.

При этих словах он поднял на меня свои ясные голубые глаза:

– Вы правда этого хотите?

Я помотала головой:

– Нет, сэр. Я хочу остаться. Хочу быть вашим адъютантом. Довести дело до конца. Так же, как вы.

Он ничего не ответил и лишь внимательно смотрел на меня, а я, воодушевившись, продолжала:

– Нам никогда больше не придется об этом вспоминать, сэр. Я почти год была солдатом. Нет причины, по которой я не могу продолжать. Никто ни о чем не узнает.

– Но я знаю, – сказал он. – И это против правил.

– Да. Вы знаете, – тихо согласилась я. – Но разве… разве я не выполняла каждую свою обязанность, разве не делала все, что от меня требовалось, разве не была, вопреки всему, хорошим солдатом?

– Были. И я перед вами в долгу.

– Вы мне ничего не должны.

– Это не так. И мы оба знаем. Но я не поэтому позволю вам остаться.

– Вы позволите мне остаться? – Сердце подпрыгнуло у меня в груди, дыхание перехватило.

Он закрыл глаза, будто пытался собраться с силами:

– Да.

– Я вернусь в казарму?

– Нет. Вы останетесь моим адъютантом.

Он был так сдержан, так сух. Я хотела вернуть назад прежнего генерала, который мне доверял и подтрунивал надо мной, который говорил, не подбирая старательно слова и не взвешивая каждое движение. Теперь он сцепил руки за спиной, словно старался удержать их подальше от обжигающего пламени.

– Вы должны позволить мне делать все то, чего прежде от меня ждали, – настаивала я.

– Об этом и речи быть не может, – отрывисто отвечал он.

– Тогда я вернусь в казарму.

Он стремительно обернулся ко мне. Его лицо залила краска.

– Я здесь командующий, а вы, рядовой, ходите по очень тонкому льду.

– Не хочу, чтобы меня оберегали и со мной нянчились. Я здесь не для этого, – в ярости парировала я.

Ничего не могла с собой поделать. Напряжение этой недели лишило меня последних сил, и благодарность отступила, сменившись гневом за то, что генерал так долго держал меня в неведении.

– Ваше положение не допускает требований, – бросил он.

– Я ничего не требую, генерал. Я хочу делать свою работу!

Мы разошлись в разные углы комнаты, стремясь оказаться как можно дальше друг от друга, и, нисколько не успокоившись, встретились на прежнем месте.

– Вы точно такая же, – прошипел он, грозя мне пальцем. – Не понимаю, отчего я этого не замечал.

– Я и правда точно такая же! – выкрикнула я. – Такая же, как неделю назад или месяц назад. Когда мне разрешалось делать свою работу. Ничего не изменилось.

– Я не это имел в виду. Вы точно такая же, как в письмах. Самоуверенная, упорная… докучливая! – Он сжал кулаки. – Но меня это больше не забавляет.

Мысль, что я докучала ему, словно оглушила меня. От обиды я залилась краской:

– Я вам докучала?

Он шумно выдохнул:

– Нет. Не тогда, не прежде. Но сейчас вы мне здорово докучаете, и потому вам надо действовать крайне осторожно и держаться от меня на расстоянии, пока все не закончится.

– Держаться от вас на расстоянии? – ошеломленно переспросила я. – Разве возможно адъютанту держаться на расстоянии? – Даже теперь нас разделяло всего несколько футов.

Он провел руками по растрепавшимся волосам и рухнул в кресло у письменного стола. Он так и не прикоснулся к ужину и был сам не свой.

Я вышла из комнаты и вернулась с его набором для бритья. Он по-прежнему сидел с удрученным видом, вытянув длинные ноги. Не спрашивая разрешения, я набросила ему на плечи накидку, приготовила пену и осторожно покрыла ею щеки генерала.

– Эта ситуация совершенно непристойна.

– Отчего же, сэр? Вы всегда обращались со мной исключительно пристойно.

– Я обращался с вами исключительно фамильярно.

– Фамильярность – не непристойность.

– А вы нарочно притворяетесь, будто не понимаете, что я имею в виду.

Так и было, и я замолчала. В комнате воцарилась тишина. Я сбрила щетину с одной его щеки, потом с другой. Генерал сидел с закрытыми глазами, и я снова заговорила, когда заканчивала его брить.

– Разве вы не можете… просто не думать об этом? – спросила я. – Я не жду особого обращения. И никогда не ждала.

– Но вы его заслуживаете, – устало отвечал он. – Это ваше право.

– Мое право? – презрительно бросила я, и он утомленно открыл глаза. – У меня слишком мало прав, сэр, но в сложившихся обстоятельствах я вовсе не хочу, чтобы со мной обращались как с женщиной. И потому, если таково мое право, я отказываюсь от него и прошу, позвольте мне выполнять работу, на которую меня выбрали.

– Вы отказываетесь от этого права? – Его губы резко дернулись.

– Отказываюсь.

Я закончила с бритьем, промокнула ему щеки и сняла накидку. Когда попыталась собрать его волосы, он отмахнулся и сам стянул их в хвост. Я налила ему кофе, а он разделил ужин пополам и