Сверкали молнии, гремел гром, и это, похоже, еще больше раздражало веспов. Хью видел, как они дерутся друг с другом.

В течение ночи он убил копьем еще трех веспов. Фонариком он светил постоянно. Его беспокоило то, что батарейки сядут, но еще больше он не хотел оставаться в полной темноте. Хью не знал, какая опасность могла таиться в ночи. Темноты он не боялся с тех пор, как ему исполнилось десять лет.

Гроза бушевала до самого утра, затем начала постепенно стихать. Хью промок насквозь. Его трясло от холода. Он старался унять клацающие зубы, потому что, как только ветер затих, он снова увидел на деревьях и на стене сидящих веспов.

Домой Хью вернулся в предрассветных сумерках. От холода он дрожал так сильно, что с трудом мог дышать. Хью возвратился с пустыми руками, принеся лишь рассказ о своих похождениях для разрастающихся заметок Элли.

Он считал, что потерпел неудачу. Однако когда он сидел за столом и рассказывал о своих приключениях, Элли его поправила.

– Ты вернулся к нам, – прошептала она. – И это победа!

* * *

Я оторвалась от клавиатуры, чувствуя, как ноют уставшие пальцы. Мне страшно было думать о том, что папа провел на улице всю ночь, один, напуганный, в смертельной опасности. Но затем я вспомнила, какую радость ощутила, увидев его рано утром во дворе, продрогшего, промокшего, но возвращающегося к нам. Возвращающегося домой.

Никто из нас не винил папу в том, что он вернулся без продовольствия.

– Итак, теперь нам известно больше, – сказала я. – Иногда молодняк не вылупляется из яиц до тех пор, пока его не будит громкий шум. Похоже, веспы не отличают одни звуки от других. В грозу их поведение становится непредсказуемым.

– И не забывай про велосипедистов, – кивнув, показал знаками папа. – Люди тоже убивают.

Про велосипедистов я не забыла.

– Чем больше мы знаем, тем лучше.

Я увидела, как он открыл дверь и вышел из машины. Ему потребовалось какое-то время, чтобы распрямиться, поскольку он провел внутри машины семь дней. Я не знаю, каково в сельской местности, но здесь, в городе, веспы повсюду – сидят на крышах и подоконниках, на заборах и живой изгороди, на капотах и крышах машин, сидят и просто ждут. Кажется, они чувствуют запах прячущихся от них людей. И, по-моему, веспы более терпеливые, чем мы. И еще есть яйца. Я видела, как веспы откладывают их в трупы, здоровенные штуковины, готовые лопнуть от малейшего шума. Я видела, как они рождаются. Видела, как они взмывают в воздух, нападают на жертв, пожирают их подобно голодным младенцам, жадно припадающим к материнской груди.

Я поняла, что он задумал, и мне стало плохо.

Он выбрался из машины, медленно, осторожно, следя за тем, чтобы не ударить дверью машину, стоящую рядом. Потянулся, находя наслаждение в том, чтобы размять затекшие мышцы. Глядя через капоты четырех машин прямо на меня, наблюдающую за ним из микроавтобуса, и выражение его лица показалось мне таким чуждым, таким странным, что даже сейчас я все еще не могу…

Он сел, скрывшись из вида, и затянул свою любимую песню. Он пел ее мне, когда я просыпалась от кошмарных снов. Странно, но, честное слово, по-моему, я не слышала ее с тех самых пор.

Мария Роч, страничка в «Фейсбуке»,

суббота, 3 декабря 2016 года

Через пять дней после того, как папа вернулся домой в ту жуткую грозовую ночь, он отправился снова, и на этот раз он взял меня с собой.

Мама возражала, но недолго. Линна спорила дольше, называя папу эгоистом за то, что он подвергает свою дочь опасности. Даже когда я вмешалась в спор и показала знаками, что я очень рада, это хорошая затея, и мы с папой будем помогать друг другу, Линна не сдавалась.

Я видела, как моим родным неудобно вести этот практически безмолвный спор.

Меня поддержал Джуд. За две недели нашего пребывания в коттедже он очень изменился, стал не таким пугливым и более взрослым. Брат вел себя значительно тише, как и все мы, разумеется, но при этом он стал более молчаливым, словно много думал. В обычной обстановке я посчитала бы это дурным знаком. Печальным знаком. Авария и последовавшие годы восстановления и адаптации лишили меня нескольких лет детства, и я хотела, чтобы Джуд получил от детства по максимуму. Однако ситуация изменилась и продолжала меняться.

Разрешить спор помогло то, что еда у нас подходила к концу.

Мы с папой направились на запад, через долину к белым точкам домов на склонах далеких холмов. По сравнению с тем, как мы только прибыли сюда, заметно похолодало, и вершины самых высоких гор на западе и на севере припорошило снегом. Я радовалась тому, что мы нашли в коттедже теплую одежду, хотя куртки были мне велики, а брюки коротки.

Какое-то время мы шли по проселочной дороге, ведущей от дома, затем свернули через поле и вышли на шоссе. Через милю мы увидели первые трупы. Одних растерзали в клочья веспы и те, кто пиршествовал ими потом, другие, распухшие, служили домом для кладок блестящих яиц. В некоторых трупах больше нельзя было узнать людей. Обойдя их стороной, мы благополучно продолжили путь дальше.

Я увидела кошку. Какое-то время она шла по обочине вдоль дороги, держась на некотором расстоянии, но следуя за нами. Когда мы останавливались, кошка тоже останавливалась. Я подумала было о том, чтобы позвать ее, но затем вспомнила Отиса. Через пару минут кошка исчезла. Больше я ее не видела, но мне хотелось надеяться, что у нее хватит мудрости выжить. Она оставалась в живых уже столько времени.

Первые дома, которых мы достигли, стояли внизу в долине. Это была крошечная деревушка из полудюжины домов и маленькой, очень старой церкви. Приблизившись к ней, я ощутила в груди леденящий холод, поскольку я могла думать только о том, что обнаружил в той пивной папа, и со страхом представляла себе, что можем найти мы.

Никаких признаков жизни. На дороге выстроились брошенные машины, одни припаркованные нормально, но две стояли поперек проезжей части, с распахнутыми настежь дверями. Подкравшись к одной из них, я заглянула внутрь. Ничего. Я посмотрела на папу, и он показал знаками, что вторая машина также пустая.

– Давай заглянем в тот дом, у которого открыта дверь, – показал жестами папа, кивнув на противоположную сторону улицы. За маленькой церквушкой с крохотным кладбищем за обвитой плющом оградой стоял живописный коттедж с зияющим провалом на месте входной двери.

Я нахмурилась, но папа, махнув рукой, решительно двинулся вперед.

Мы не обнаружили в деревушке ни трупов, ни каких-либо признаков жизни. Мы заглянули в три из шести домов, и к этому времени наши рюкзаки были заполнены консервами, рисом и пакетиками с супом быстрого приготовления. Я предложила назад возвращаться через долину. Я чувствовала, что папа хочет разведать местность дальше, но эта вымершая деревня уже навевала на меня жуть. В последнем доме мы нашли накрытый на столе ужин, апельсиновый сок в стаканах затянулся бахромой плесени, а на сковороде на плите сгустилось какое-то темное месиво.