— Зачем такие сложности? — раздраженно хохочу. Над собой, скорее. Над полным идиотом, который верил жене. — Подсунули бы мне вообще левого ребенка, от донора. Сэкономили бы. От вас чего угодно ожидать можно…

— Нет, мама сказала, что с тобой осторожно надо — ты слишком умный, — после этих ее слов издаю нервный смешок. Умный, а облапошили, как дурака последнего. — Ты мог в любой момент тест ДНК провести. А так ребенок точно твой. Да и внешне похож.

На секунду в собственные размышления погружаюсь. Близняшки действительно мои копии. Есть в них слабо уловимые черты Снежаны, как, например, ямочки на щечках Али, когда она улыбается, но в целом… Мои.

Задумываюсь о том, что немного нечестно вышло. Нам бы мини Снежану теперь.

Черт.

Отгоняю прочь неуместные мысли. Заставляю себя в реальность вернуться.

— После ЭКО ты не смогла забеременеть, — вспоминаю заключение врача. — А если бы все получилось?

— Шансы были ничтожны. Мама не верила…

— И все же, — напрягаюсь я в ожидании ответа. — Если бы ты забеременела, что случилось бы с ребенком Снежаны?

— Не знаю, — равнодушно пожимает плечами Лена, и мне дико хочется влепить ей пощечину. Как можно быть такой? — Мама сказала, что за деньги суррогатка сделает все, что ей скажут. Если надо, прервет беременность…

В груди что-то взрывается. Перед глазами всплывает образ Снежаны, измученной, грустной, потухшей, какой она предстала в первые дни в медиахолдинге. Тогда она думала, что потеряла дочь. И медленно умирала вместе с ней.

Аборт? Нет, это точно не о ней.

Но Антон… Вполне мог пообещать все, что угодно. Скорее всего, именно с ним Светлана Григорьевна «заключала договор». И в случае чего он совершил бы непоправимое, просто подменив Снежане витамины…

Я найду Антона — и заставлю его ответить за все.

Хорошо, что Снежинка наверху. Не следует ей слушать все это. Не выдержит.

Срываюсь, будто бешеный пес с цепи, подскакиваю на ноги — и в один шаг оказываюсь рядом с Леной. Нависаю над ней.

— Теперь слушай, как все было на самом деле, — ядовито цежу, с трудом подавляя агрессию, что так и рвется наружу. — Снежана хотела ребенка. От мужа, но тот козел оказался бесплодным. И тогда она решилась на ЭКО от донора. Забеременела. УЗИ показало близняшек…

— Невозможно! — ахает Лена. — Мама поставила условие, чтобы один эмбрион был. Она переживала, что остальные клетки могут как-то использовать. Все-таки это твои потенциальные дети… Да и в заключении суррогатки было указано, что одно плодное яйцо. Она же нам документы отдала, а я их за свои выдала. Тебе показала, когда из Германии вернулась.

— Близняшек не сразу определили, клетка разделилась. Ваш первый просчет, — пылаю от адской злости. — Снежане сказали, что одну из девочек она потеряла при родах. И украли ее ребенка! Ты слышишь, Лена? Вы. Украли. Ее. Ребенка.

— Что? Врет она! Не может быть такого, — тараторит Лена. — Суррогатка родила, подписала отказ от ребенка, как было указано в договоре, и его передали мне. Все добровольно.

— Подожди, но ведь я должен был участвовать. Дать официальное согласие на ребенка от суррогатной мамы. Невозможно было мимо меня все это протащить, — отстраняюсь от нее, немного остывая.

Осознаю, что главный зачинщик преступления — Светлана Григорьевна. В сговоре с Антоном. Их надо дожимать.

— Я же объясняю, бумагами занималась мама! Она обставила все так, будто я правда рожала. Но и со стороны суррогатки нас обезопасила. Отказ же есть, — заламывает пальцы.

— Куда же тогда «отказник» испарился? Если ты вроде как «своего» родила? Документально как это смогли скрыть? Или… не смогли…

— Не знаю! Слышишь! Ничего не знаю, — срывается Лена в истерику. — И знать не хочу!

Пока она орет, я вдруг понимаю, что в четко спланированной схеме Светланы Григорьевны есть брешь. Огромная такая дыра. И я использую ее против нее. Пусть засунет свой отказ… Надо связаться со следователем. Срочно.

— Отпусти меня, позволь уехать в Польшу? — с мольбой в голосе шепчет Лена.

— Будешь теперь своего нового мужика обманывать? Пузо накладное сохранилось хоть? — поздно понимаю, что слишком жестко бью ее словами.

Лена зажмуривается, выдавливая слезы. И тут же распахивает глаза.

— Он намного старше меня. У него дети взрослые, так что о младенце даже не задумывается. Мы будем жить для себя. У нас много общего. Вкусы, интересы, карьера, медиа, — перечисляет и резко одергивает себя. — Прости. Но ты ведь не любишь меня больше. Вон семью новую за неделю создал. Не мучай меня, отпусти, — хнычет.

— Нет, Лена. Мне лично ты не нужна. Но ответишь за то, что сделала. Тебе придет вызов от следователя, — выношу приговор безапелляционно. — Суд разберется и вынесет решение. Если твоя вина действительно минимальна, то тебе нечего бояться, — складываю руки в карманы.

Отступаю назад. И Лена мгновенно на ноги поднимается. Покачивается, касается пальцами висков — и падает на диван. Постанывает от боли. Все-таки неудачно она в обморок шлепнулась. Точно повредила себе что-то.

— Максим, вызови скорую, — приказываю я. Не могу быть бездушным. Даже с ней…

Несколько недель спустя

Снежана

Выбрасываю руку и в последний момент хватаю за штанишки Алю. Успеваю за пару секунд до того, как она едва не соскользнула с края кровати. Дергаю фырчащую, как котенок, малышку на себя, усаживаю рядом, а сама продолжаю переодевать Риту.

— Ма-а, — тянут близняшки капризно, но я лишь улыбаюсь.

От их голосов тепло разливается в сердце. Мы вместе. Живем большой счастливой семьей. Все это похоже на сон, который хочется видеть вечно.

— А-ам, — требует Аля.

— Ну ничего себе, в шесть утра? Это при том, что мы ночью вставали молока попить? — смеюсь я. — Ты скоро папку своего в росте перегонишь такими темпами, — оглядываюсь на насупившуюся малышку и добавляю мягко: — Сейчас пойдем, моя булочка.

Чмокаю ерзающую на моих коленях Риту в макушку, ставлю ее на пол. Она делает пару шагов, потом отвлекается на забытую с вечера игрушку — и шлепается на пол. Но не плачет, ведь слишком занята.

Ловлю Алю, что теперь решила попрыгать на постели. Крепко держу ее, параллельно пытаясь переодеть. Булочка изворачивается так, что делает мою миссию почти невыполнимой. Прав Вадим: у нее точно шило в одном месте. Впрочем, ясно, от кого это шило ей передалось. По наследству.

Поднимаю взгляд на закрытую дверь. Вадим рано проснулся — и опять какие-то дела решает по телефону. На протяжении последних недель он хронически занят. Разрывается между нами, медиахолдингом и следствием.

Я стараюсь, чтобы малышки доставляли папочке минимум хлопот. Порой переусердствую: наверное, сказался год жизни с Антоном, которого раздражали дети. Подсознательно я теперь и Шторма берегу от капризов малышек. Не раз Вадим огорчался, считая, что я ему детей не доверяю.