Если бы рванула граната, впечатлений было бы меньше, даже Дед на диване завозился, и опять его кашлем проняло; журнальчик из рук так и вывалился на пол, но Яшка и не на то горазд. Его только начало разбирать от фокусов этой пигалицы.

— И что же ещё имеется? — Яшка поглядывал орлом.

— Историческая литература присутствует, — девица согнала спесь с лица, с интересом взглянула на моего приятеля. — Геродот, знаете ли… о государстве. Тит Ливий, конечно. Публий Корнелий Тацит. Все известные мыслители с тех времён до наших дней…

— Это что же и этот?.. — задумался величаво Яшка.

— Вам кого?

— А Андрей Януарьевич? — хитро вытянул неэстетичный нос Яшка. — Так сказать, из настоящей, профессиональной прозы. Например, «Теорией судебных доказательств» не располагаете? Полистать бы страницы, помните?..

Яшка, ломаясь, развернулся ко мне с важным видом, будто вопрошая, а сам подмигнул ядовито и победно, мол, «сейчас она у меня запрыгает, коза несмышлёная!».

— Про царицу, так сказать, её величество, матушку. Про царицу доказательств! У нас, знаете ли, как раз подходящее дельце расследуется…

— Настя! — позвал Данилов с дивана внучку. — Приглашай ребят к столу.

— Погоди, дедушка, тут у нас…

— Приглашай, приглашай! — И Данилов слабо поднял руку. — Анна Дмитриевна обидится, если пирожки не съедим. Простынут. И чай готов уже. Самовар-то распалился, видно.

Мы с Яшкой враз, не сговариваясь, пошли на мировую; Дед вовремя оценил обстановку, а команда, им поданная, для нас самая сладкая весть: подальше от ректора, поближе к кухне — первая заповедь студента. Самовар, который нас заставили тащить в гостиную с кухни, был, наверное, рассчитан человек на десять, но мы уже ничему не удивлялись, тем более что после ничейной стычки уважение и забота дышали на нас из каждого угла, а угощения на столе издавали самые что ни на есть призывные запахи.

— А душу чем забавляем? — проглотив, не останавливаясь, третий или четвёртый пирожок, Яшка раздул волну на чае в блюдечке. — Тит Ливий и остальные для ума, а для души? Фет? Брюсов?

Данилов на диване поперхнулся, бокал на тумбочку отставил, опять закашлялся. За столом мы расположились втроём, зеленоглазая в середине подкладывала нам на тарелочки то печенье, то пирожок, то ещё какую сладость.

— Да ладно уж вам, — махнула она ручкой неугомонному Яшке. — Будет.

— Мы что же… — расцвёл зазывающе глазками Яшка.

Изогнувшись по-кошачьи, я незаметно ткнул его кулаком в бок.

— Мы завсегда! — ойкнул он.

— Владислав, — прервал мою тайную терапию Данилов. — Как там Титов?

Я пожал плечами:

— Работает…

— Что с делом-то тем? Есть какая ясность?

— Вы о каком деле, Иван Степанович? — влез Яшка. — С трупом тем?

— Ну да.

— А дела и не было никакого. Титов уже постановление об отказе приготовил. За отсутствием состава преступления. Самострел.

— Как?

— Вчера лично печатал под его диктовку. Правда, он сказал, что к Мигульскому ещё пойдёт. За согласованием. У вас вроде тоже какой-то материал на самоубийцу лежит. Вот он и хотел выяснить, кому окончательное решение принимать.

— У меня же дело уголовное на этого Требухина… — Дед чуть не подскочил с дивана, руками замахал, запыхтел, подымаясь.

— Дедушка! — бросилась к нему Анастасия.

На Данилова больно было смотреть, лицо его покрылось красными пятнами, пальцы рук скрючило, как бы этот самый Кондратий преподобный не посетил сей момент!

— Тебе вставать запрещено! — металась возле него внучка. — Лежи! Лежи!

Она обернулась к нам:

— Мальчики, ну что же вы!..

Мы повскакали со своих мест. Я в ярости — на Яшку, схватил его, несмышлёную дохлятину, в охапку, убил бы болтуна! Предупреждала нас баба Нюша, чтобы ни гу-гу про работу с Дедом! Так не удержался этот трепач! Язык впереди него дорогу метёт!

— Тебе же говорили, забыл?

— А я что? Врать должен?

— Молчи уж, балбес!

— Мальчики, вы бы шли, — погнала нас к дверям Анастасия.

— Пусть сидят, — вступился Дед. — Мне ещё кое-что спросить у них надо. А то все молчат. Все шепчутся за моей спиной. А правду боятся.

— Нет, дедушка. Они и так задержались, — нас уже прямо выталкивали. — Им на работу пора идти.

— Да, да! Нам пора, — заспешили и мы.

В дверь позвонили.

— Это из больницы! — оставив всё, Анастасия умчалась в прихожку.

— Медсестра, — буркнул Данилов. — И чего ходит? Уколы хотела прошлый раз делать. Таблетки какие-то суёт. Я не дался. И таблетки, вон, в корзинке.

Мы замялись, прощаться не прощаться?

— Здоров как бык, — Данилов уставился на нас. — На работу пора выходить. А то, чую, этот Титов там натворит.

— Мигульский велел ему к концу недели подготовиться с докладом по самострелу тому несчастному, — всезнающего Яшку опять распирало.

— Ну-ка слушайте меня, ребятки, — позвал вдруг к себе Данилов, меня аж пробрало от его любезности. — Он экспертизу назначил по смерти Требухина?

— Её ещё Егоров отписал, там, на месте, когда труп собирались в морг везти, — успокоил его Яшка.

— Понятно. А вопросы какие поставил?

— Вопросы?.. Соответствующие, — замялся Рубвальтер и на меня обернулся, как будто я, а не он то постановление катал на коленке под диктовку следователя.

— Ты же писал! — подтолкнул я забывчивого приятеля.

— Да разве я помню? — взвизгнул бедный Яшка. — Там не до этого было. Вонь, грязь, темень!..

— Вы мне это…ребятки? — прямо взмолился Дед. — Пока медики исследований не закончили…

— Они не раскачаются, — махнул рукой Яшка. — Месяц пройдёт. А потом ещё очередь, чтобы акт отпечатать.

— Пока не выдали заключения, принесите мне то постановление. Копию, конечно.

— Зачем? — опешили мы.

— Тут такие дела, — замялся Дед. — Долго объяснять… Надо. Для общей пользы, конечно… Для дела, которое я ещё расследую.

Он вдруг пронзительно взглянул на нас, отбросил мучившие его сомнения, твёрдо произнёс:

— Вам знать всего не стоит. Вмешивать вас не хочу. Большие люди замешаны. А проверить надо.

Не знаю, как Яшка, а меня пробрало от его слов, спину так и захолонуло, словно морозом ожгло.

— Одним словом, добудьте бумагу, — он поднял руку, потеребил один ус задумчиво и усмехнулся: — Да не пугайтесь вы. Нет в этом никакого криминала. И незаконного тоже. Все за здоровье моё переживают. Утаивают от меня всё. Иван… — он запнулся, поправился, — Мигульский распорядился меня беречь, вот его задание и исполняют. Прямо забором отгородили. А по мне хоть завтра в прокуратуру.